Лана Синявская - Дар лесной отшельницы

Помимо самих убийств, сообщники развлекались тем, что запугивали твоего отца, устраивая в доме мерзкие пародии на расправу над его друзьями. Это было особенно жестоко.

Что же касается самих преступлений, то Клонов заранее, задолго до намечающихся событий подарил каждому из друзей портреты, написанные в очень реалистичной манере. Те, разумеется, с благодарностью приняли подарок, не зная, что тем самым подписали себе смертный приговор. Исключение составил опять-таки твой отец. Он не желал иметь с Клоновым ничего общего и не принял бы подарка. У Клонова оставался один выход – использовать Сандру, на которую он имел большое влияние.

– Она знала, что это за портрет?

– Нет, конечно. Понятия не имела. Просто Клонов убедил ее, что это отличный подарок, и она с радостью поддержала эту идею. Тем более что это не стоило ей ни копейки, – с усмешкой добавила Анна. – Уверена, что Александр Федорович выбросил бы картину на следующий же день после юбилея. Клонов знал это и понимал, что придется действовать быстро. Он объяснил Фрэнку, как создать алиби и где будет тело, и в точно рассчитанное время осуществил задуманное.

– Но как отец оказался в оранжерее?

– Ты знаешь, твой отец был очень сильным человеком. Я имею в виду его волю и сознание. Такие почти неподвластны гипнозу, и колдунам с ними нелегко. Единственное, что смог сделать Клонов, это заставить Александра Федоровича подняться в оранжерею в нужное время. А там его уже поджидал… он сам, иными словами, двойник из картины.

– Фантом смог открыть дверь тайного хода?

– Это трудно понять, но попытайся: фантом, как ты выразился, так же реален, как ты и я. Он не только может открыть дверь, но и выстрелить из пистолета, что он и проделал. В то же время он способен пройти сквозь стену, так как не имеет жесткой структуры. И еще – фантом полностью подчиняется своему создателю. В нашем случае – Клонову. По его приказу он проник в оранжерею, застрелил ничего не подозревающего твоего отца и как ни в чем не бывало спустился вниз. При этом он прошел мимо множества людей, прекрасно знавших Александра Федоровича, не вызвав и тени подозрения. Единственное, чего он не может делать, – это разговаривать. То есть голос у него есть, но этот голос не имеет ничего общего с человеческим. Обман сразу бы раскрылся. Вот почему лже-Барсков не откликнулся на чей-то вопрос. Он молча вошел в кабинет и вернулся на свое место – в раму. Остальное сделал Фрэнк. Перетащил тело, выстрелил в стену – я, кстати, так и не нашла след от пули, но он обязательно есть, – и бегом бросился обратно в оранжерею, а чуть погодя вошел уже с главного входа. Если бы не Маша – у них бы все получилось.

– Да, жуткая история. Бедный отец. Не могу себе простить, что не верил ему, – Герман с силой сжал руку в кулак.

Анна протянула свою и накрыла его стиснутые пальцы своей ладошкой.

– Я понимаю, как тебе тяжело. Но, ты знаешь, отец был бы рад, если бы узнал, что ты превратился из капризного инфантильного мерзавца в нормального человека.

– Неужели я произвел на тебя поначалу такое кошмарное впечатление? – усмехнулся Герман.

– Не то слово!

– Молодые люди, не желаете фотографию на память? – защебетала подлетевшая девица с «Полароидом» в руках. – Вы так хорошо смотритесь вместе. Позвольте?

Она так обворожительно скалила безупречные зубы, что Герман сразу же загорелся идеей сфотографироваться.

– Вот и отлично, – обрадовалась девица и принялась скакать вокруг столика, выбирая удачный ракурс. – Поднимите бокалы, смотрите друг на друга, внимание…. снимаю.

Карточка с шипением выползла из фотоаппарата. Девица подхватила ее ловким движением, помахала в воздухе, дожидаясь, пока проявится изображение, и с улыбкой протянула Ане.

Пока Герман расплачивался с девушкой-фотографом, Анна взглянула на снимок и похолодела. Сердце заколотилось в бешеном ритме, рука, держащая снимок, мелко задрожала. Она не могла оторвать от него глаз, пока до ее сознания медленно доходила ужасная истина.

На фотографии она и Герман с застывшими улыбками на лицах чокались друг с другом наполненными бокалами с красным вином. Справа, оттуда, где стоял еще один свободный стул, к ним тянулась третья, слегка расплывчатая, рука. Точнее, когтистая лапа получеловека-полузверя. Она также сжимала бокал, но иной по форме, гораздо больше напоминающий старинный кубок из темного хрусталя. Ужасная рука принадлежала монстру, нагло таращившему пустые, светящиеся, точно угли, глаза в объектив. Жуткая рожа казалась странно знакомой, и, присмотревшись, Анна поняла, кто самовольно присоединился к их компании: сквозь уродливые складки и наросты проступали узнаваемые черты. Сомнений не было. На фото был изображен Клонов…

– Дай посмотреть! – потянулся за снимком Герман. Анна отдернула руку и быстро засунула фото в сумочку.

– Извини, – пробормотала она, – я получилась просто отвратительно. Давай снимемся еще раз, потом, хорошо?

Герман пожал плечами, но настаивать не стал. Анна попыталась улыбнуться. Улыбка на ее лице выглядела вымученной. Ему же так и не удалось понять, почему Аня, только что оживленная и разговорчивая, внезапно сделалась молчаливой и грустной.

Обед был испорчен. Герман оплатил счет, и они покинули кафе.

Анна была в панике. Клонов не умер. Каким-то образом он просто сменил форму существования и, появившись рядом с ними, дал понять, что игра не окончена, она только начинается, но теперь играть придется по его правилам, которых Анна не знала. Единственное, что она понимала, – противник сильнее ее и вступать с ним в борьбу сейчас значит заведомо потерпеть поражение. Но альтернативы не было. Так или иначе он доберется до нее и прикончит. От человека можно спрятаться, от духа – никогда.

Мысли беспорядочно метались в ее голове, она мучительно искала выход, все отчетливее понимая, что его попросту не существует.

Однако по пути к дому у нее созрела кое-какая идея. Не бог весть что, но слабенькая надежда у нее все же появилась. Лишь бы Герман, проявляя излишнюю заботу, не помешал ей.

Ей удалось выскользнуть из дома незамеченной только к вечеру, когда, сославшись на головную боль – проверенный тысячами женщин способ избавиться от нежелательного общества, – она ушла в свою комнату. Но ненадолго. Выждав, когда Герман, не любивший коротать время в одиночестве, отправится спать, она на цыпочках спустилась обратно в холл, прихватила с вешалки куртку, вышла на крыльцо и бегом бросилась на конюшню.

Георгины, освещенные заходящим солнцем, полыхали как дьявольский костер. Анна не замечала их колдовской красоты. Ничего не видя перед собой, она неслась по дорожке, задевая тяжелые головки цветов.