Дана Посадская - Возвращение карнавала

— Твоя сестра умерла.

— Я знаю.

— Откуда?

— Она умерла в ту ночь, когда мы расстались.

— Ты чудовище.

— Да.

Ты хочешь меня оскорбить? О, моя испуганная Красная Шапочка. Прабабушка, почему у тебя такая холодная белая кожа и такие пустые глаза? Нет, мне нельзя смеяться. Моего смеха ты не вынесешь.

— Кто ты такая?

— Лилит. Чудовище. Карнавал.

— Но кто вы? Что такое Карнавал?

— Просто Карнавал. Ничто. Пустота. Царство иллюзий. Афиши не лгут. Вдумайся в эти слова.

— Зачем вы пришли?

— Зачем приходит осень? Зачем приходит ночь? Зачем приходит смерть?

— Смерть…

— Смерть — тоже карнавальная фигура, разве не так? Чёрный плащ, белая маска, коса… Иллюзии скрывают сущность. Но, быть может, нет ничего, кроме иллюзий. И жизнь, и смерть — тоже иллюзии. Я не знаю сама, жива я, или мертва.

— Я хочу знать. Хочу видеть.

— Нет. Ты не хочешь. Ты хочешь, чтобы всё было так, как должно быть. Тебе не понять Карнавал. Мы собираем иную жатву.

— Я должна.

— Как угодно. Ты увидишь Карнавал. Но знай: только тот, кто носит в себе его семя с рождения, может пройти до конца по этому лезвию. Оно рассечёт тебя пополам, отнимет всё и не даст ничего.

Откуда появился этот склеп? Он застыл на окраине луга точно каменный горб. Казалось, ему уже сотни лет, и он весь пропитался запахом смерти и тления. Чёрный мрамор помутнел и затуманился; полуразрушенные круглые колонны обвивал, стекая на землю, загнивающий бурый плющ. Щели между камнями забивали зелёные струпья мха. Над входом горели письмена — золотые скарабеи.

Каждый камень вибрировал от тишины. От той тишины, что наступает после горячих рыданий, стонов, проклятий, посылаемых небу.

Дверь открылась — бесшумно, как тонкие веки. Что-то толкнуло её вовнутрь. Темнота поглотила её. Ей казалось, она попала в нежные чёрные руки Смерти, которые смяли её, как комок пластилина. И маска. Лилит сказала — у Смерти белая маска. Но что под маской? И эта коса. Она рассечёт её грудь и вырвет ей сердце. Не надо, это же моё сердце! Лилит, не надо!

(Я посажу твоё сердце на кладбище, девочка, я полью его кровью, я выращу красные маки. Я соберу лепестки, и сошью из них себе башмачки. Чтобы танцевать… танцевать…)

Из темноты возникла свеча. Мерцающий жёлтый мазок. Её нёс человек — его лицо и волосы были белые, точно бумага. Глаза она не могла разглядеть, не могла понять. Они смотрели мимо неё — и в тоже время видели всю: каждый волос, каждую каплю холодного пота, каждую родинку на обмороженной ужасом коже.

— Лилит, — произнёс он. Их взгляды скрестились поверх неверного пламени.

— Эта особа… — Лилит даже не кивнула в её сторону. — Покажи ей то же, что и другим. Сейчас.

— Но, Лилит… — он еле заметно качнул головой. — Уже поздно. Аттракцион закрыт. Я уже погасил все факелы.

— Так зажги их снова. До заката ещё полчаса. Поспеши.

Он кивнул. Раскрылась другая дверь, и её точно швырнуло туда, за порог, в темноту, порывом холодного ветра.

Но ветра не было.

Она была заперта. Она задыхалась. В кромешной тьме она не видела стен, но ощущала, как они надвигаются со всех четырёх сторон, чтобы раздавить её, истолочь в порошок. Она не могла дышать, не могла кричать, она была одна…

Нет, не одна. Белый человек был здесь. И Лилит — она ощущала её за спиной, как крылья… как чёрные крылья…

Белый человек подошёл к стене и стал один за другим зажигать своей тусклой свечой смоляные старинные факелы. Это было непросто.

(Ты предпочла бы, чтобы он зажёг их одним-единственным взмахом руки, не так ли, дитя? Это было бы так эффектно, так впечатляюще — почти цирковое представление. Алле-оп! Аплодисменты и овации.

Но мы не фокусники. Мы не творим чудеса. Мы не создаём из ничего, напротив, — мы превращаем в ничто. Мы сами — ничто. Так что не жди от нас ни розовоглазых пушистых кроликов, ни белых голубей из чёрного цилиндра. Впрочем, чёрный цилиндр, я точно могу обещать. И очень скоро… Смотри!)

Факелы с треском пылали вдоль стен. Стало светло — если только можно назвать светом это воспалённое огненное марево.

Посреди комнаты стоял огромный гроб. Белый с позолотой. Гроб аристократа, стремящегося к роскоши даже после кончины. Вот только крышка была стеклянная — и запиралась на ключ, как шкатулка.

И под этим стеклом, в гробу, на алом сафьяне, лежал он.

Вампир.

Это слово ей будто каркнули яростно в ухо. Вампир. Откуда она это знала?

Он был образцом, воплощением всего, что было известно ей о вампирах. Лакированные чёрные ботинки, чёрный плащ на красной подкладке, фрак, чёрный цилиндр, руки — безделушки из слоновой кости, обтянутые шёлковыми белыми перчатками…

Перед ней возник пахнущий пылью тесный кинозал, где они с Шарлоттой смотрели старые фильмы ужасов. Шарлотта тогда ещё могла ходить… Все в зале, затаив дыхание, смотрели на экран, а она смотрела только на Шарлотту. Та сидела так же неподвижно, как сидит сейчас в своём злополучном кресле. И казалась ей не живым человеком из плоти и крови, а тенью, сошедшей с киноэкрана. Её лицо было бело, почти прозрачно, а глаза — абсолютно черны.

Кино было иллюзией, этот вампир, в гробу перед ней — иллюзия… а Шарлотта?

Она смотрела ему в лицо, она словно пыталась ощупать тень. Опущенные веки… тёмные волосы… Губы бледные, чуть ли не синие… Не то, не то… Нет, кроме всех этих банальных вампирских аксессуаров было что-то ещё… что-то тревожное, почти невыносимое, но ускользавшее, как сновидение.

Седовласый человек слегка кашлянул и взмахнул рукой в сторону гроба. Точь-в-точь экскурсовод в музее — не хватало только указки.

— Итак, юная леди, перед вами, как вы, разумеется, уже догадались, спящий вампир. Жемчужина Карнавала, один из самых популярных аттракционов. Вам, возможно, известно, что в дневные часы вампир находится в бессознательном состоянии. При этом естественный свет для него чрезвычайно опасен. Именно поэтому все щели в стенах этого склепа тщательно заделаны, а вторую дверь, ведущую к гробу, невозможно открыть, пока не заперта первая. Что касается стекла, то его цель — обезопасить наших почтенных посетителей. Прикосновение к спящему вампиру смертельно опасно. Ибо даже в таком состоянии он способен нанести удар тому, кто будет иметь неосторожность потревожить его покой. — Он сделал паузу и слегка побарабанил по стеклу длинными изогнутыми пальцами. Но звука не было. — Возможно, милая леди, у вас есть какие-то вопросы? Я буду счастлив удовлетворить ваше любопытство. Но, умоляю, поспешите. Солнце вот-вот зайдёт и тогда…

— Нет, — она затрясла головой, зубы стучали во рту, — нет, это неправда. Я не верю. Он не настоящий. Это просто представление, это восковой манекен. Правда, Лилит?