Дана Посадская - Чужая

Наступило юное искрящееся утро.

Воздух стал медовым от кипящего солнечного света. Где-то высоко, среди прозрачных облаков загалдели и засуетились птицы.

Анабель проснулась, широко распахнула глаза, полной грудью вдохнула и воздух, и свет, и птичье пение. Миг — и она уже у окна. Всем телом подавшись вперёд, она готова то ли принять в себя целый мир, то ли быть без остатка захваченной им.

Анабель на секунду зажмурилась. Всё стало тёмным и тёплым, цвета охры. Она замурлыкала, снова открыла глаза. В свете солнца они были почти прозрачными. За годы жизни в Чёрном замке её кожа побелела, исчезли ненавистные веснушки. Но глаза остались всё теми же — широко расставленные, вечно удивлённые зелёные глаза маленького эльфа.

Её комната располагалась высоко, под самой крышей замка (выше разве что башня дядюшки Магуса). Крыша во многих местах совсем прохудилась, и по ночам Анабель отчётливо слышала шум полёта, гадая, кто это может быть — вороны или кузен Люций?

Но главное — простор, врывавшийся в окно. Бесконечный, бескрайний простор, от которого сердце кружилось волчком, на глазах выступали сладкие слёзы, а руки, ноги и даже ресницы охватывал мучительный трепет. Но не тот трепет, что томил её, когда она — заброшенное, горькое эльфийское дитя, — следила за дорогой, ловя каждый шорох и каждую тень. Тогда она просто ждала — ждала и молила дорогу послать ей какой-нибудь знак.

Теперь дорога уже не стелилась равнодушно мимо. Дорога была под её ногами — её дорога, — то широкая, как полноводная река, то незаметная, как паутина. Она может нестись по этой дороге, поднимая пыль и распевая гимны пылающему солнцу; может скользить по ней ночной тенью под бледной луной.

Вот только — куда?

Анабель тряхнула головой, отгоняя незваные мысли. Нет, нет, только не сегодня! Сегодня у неё великий день. Её совершеннолетие. Сегодня наконец-то она станет взрослой!

Почему именно сегодня — она не знала; но остальным, конечно, виднее. Правда, Ульрика сказала, что ещё рано; и добавила: «А, впрочем, ей всегда будет рано»; но кто же обращает внимание на Ульрику?

Сегодня в новолунье будет совершён обряд вступления в силу Чёрного рода. Первый серьёзный обряд в её жизни. И все соберутся — и дядюшка Магус, и Люций, и Ульрика (она-то, правда, совсем не нужна!). И даже Энедина, возможно, будет там…

И только Белинда…

Улыбка сбежала с лица Анабель. Белинда…

Воспоминания ворвались в комнату, и чистый утренний свет потускнел, уступая место кровавому свету огня.

Когда это было? Целую вечность назад. До — или после того, как Белинда сложила с себя Чёрную корону рода? После… да, кажется, после.

Они с Белиндой сидят возле горящего камина. Узорные тени и отсветы пламени пробегают по лицу Белинды, и оно преображается каждое мгновение.

Вот оно беспомощно юное, почти детское, с трогательной ямочкой на подбородке. У Анабель сжимается сердце; ей кажется, что Белинда — её младшая, а вовсе не старшая сестра, и совсем беззащитная. Но тени скользят, расплываются; и лицо Белинды становится мёртвым и древним, как лик Энедины. Её глаза совершенно пустые; в них нет ни мысли, ни чувства, ни жизни. Анабель замирает, не в силах вынести это. Но вот языки огня с треском вздымаются ввысь; Белинда смеётся, её глаза вновь загораются тёплым янтарным светом.

… Белинда с размаху бросает полено в огонь. Фейерверк обжигающих искр бьёт ей прямо в лицо, но она лишь щурится с улыбкой, как будто это — холодные брызги дождя.

— Белинда, ты счастлива? — спрашивает Анабель.

Белинда пристально смотрит на неё.

— Анабель, о чём ты? Сначала нужно понять — что такое счастье. Даже люди не всегда это знают.

— Даже люди? — недоумевает Анабель. — Но разве люди мудрее нас?

— Нет, конечно. — Белинда кладёт одну руку в огонь; в углах её рта дрожит то ли боль, то ли смех. — Но люди любят всё упрощать. Для них весь мир — как шахматная доска. Всё делится на чёрное и белое.

— А мы?

— Мы? — Белинда не сводит глаз с огня. Анабель она словно не замечает. — Мы не играем в шахматы, Анабель. И мы не знаем, что такое счастье.

Ночь незаметно скользила к рассвету. Новорождённая луна пронзительно светила сквозь чернильный ночной туман. В складках тяжёлых полуистлевших портьер из неизменного чёрного бархата глухо стонали непрошеные призраки. Слышался звон цепей, а иногда, очень смутно — исступлённый безудержный смех.

Свечи, шипя, оплывали, роняя раскалённый белый воск на пол, почти не видный в темноте, и на золочёные подсвечники в виде драконов, сфинксов и химер.

Анабель была страшно усталой и возбуждённой. Всё, что с ней произошло, смешалось в какой-то сверкающий живой клубок. Новые силы бродили по венам. Выпитая кровь кружила голову; в глазах то и дело всё расплывалось, мысли то взлетали к самой луне, то проваливались в глубь подземных лабиринтов.

Кроме Анабель в зале после ритуала осталась только Энедина. Остальные ускользнули праздновать это событие — каждый по-своему. Про неё, виновницу торжества, все как будто забыли. Вот и Энедина пребывала где-то бесконечно далеко. Её лицо казалось неподвижным, точно каменная маска с чёрными провалами глазниц. Рука непрерывно гладила лоснящуюся чёрную кошку. При этом движения Энедины были чётки и размеренны, как у маятника или прилива. Казалось, ничто не может заставить её вздрогнуть и остановиться. И рука, такая тонкая и белая, была словно вылеплена изо льда. Ещё немного — и сквозь неё будет видно умирающее пламя чадящей свечи и стена, покрытая обрывками парчи и полустёртыми магическими письменами…

На секунду Анабель почудилось, что у матери на белых точёных плечах — голова львицы с окровавленными чёрными клыками. Она протёрла глаза. Нет, это просто кровь. Она не привыкла пить так много. Всё дробится, всё перепуталось…

И тут Энедина заговорила.

— Итак, — произнесла она, точно обращаясь к себе самой. Её невыносимый взгляд был обращён в пустоту. — Итак, Анабель, ты стала полноправным членом Рода. Ты обрела всю свою силу.

— Да, — отозвалась Анабель с запинкой, не уверенная в том, что нужно что-то отвечать.

— Но, — продолжала Энедина, — надеюсь, ты понимаешь, что это на самом деле значит. Ритуал — не больше и не меньше. Старые слова и древние знаки… за которыми так просто утратить суть.

Да, — подумала Анабель, — да. Это так. Белинда бы сказала то же самое… но только ещё более резко. Белинда… Ну почему мне так её не хватает?!

— Потому что вы слишком похожи, — лениво протянула Энедина. Конечно, она прочла её мысли. — Ты ещё очень наивна, Анабель… и Белинда тоже.