Дана Посадская - Кинжал

Медленно, точно её по рукам и ногам сковали цепями, Белинда вошла в спальню Люция и Ульрики, — нет, теперь уже в спальню одной Ульрики.

Здесь всё было как раньше — только плотные портьеры, некогда не пропускавшие даже намёка на солнечный свет, были отдёрнуты.

При появлении Белинды Ульрика лишь безучастно повернула голову. Её волосы пожухлой осокой свисали вдоль землисто-серого лица.

— А, это ты, — произнесла она. — Садись.

Затем она пристально взглянула на Белинду — и усмехнулась.

— Надо же. Ты пришла — ко мне — одна. Ты не боишься? А что, если я инквизитор?

— Я думаю, — сказала Белинда, — что прежде, чем совершить новое убийство, он опять предупредит. И потом… я сомневаюсь, что это ты.

— Почему?

Белинда не ответила.

— А что, если это всё-таки я? И тогда это я… я убила Люция. Люций… — Ульрика сглотнула, прижимая ладонь к губам, точно к ним подкатила горькая желчь, и вдруг истерично расхохоталась.

— Ульрика, — Белинда схватила её за локоть, — Успокойся. Перестань.

Ульрика тут же замолчала. Её глаза, — потемневшие, ставшие того же оттенка, что и свинцовое небо за окном, не отрываясь, наблюдали за лицом Белинды.

— Ты так похожа на него, — сказала она, наконец.

— Мы же кузены, — со слабой улыбкой напомнила Белинда. — Хотела бы я только знать, по какой линии.

— Были кузены, — бесстрастно поправила Ульрика.

— Ульрика. Не надо. Ты должна верить. Ещё не всё потеряно.

— Наверно. Не знаю.

Ульрика медленно встала и подошла к роскошному гробу из красного дерева. Она осторожно, словно лаская, провела прозрачной рукой по крышке, по золочёным ручкам… Точно так же она накануне гладила тёмные кудри того, кто превращался в обугленный остов у них на глазах…

— Знаешь, — сказала Ульрика почти шёпотом, — иногда я забываю… и мне кажется, что он там… как всегда, днём…

— Ульрика, не надо…

— Странно, — Ульрика со слабой усмешкой взглянула на Белинду, — той вдруг показалось, что она читает её мысли… но ведь Ульрика могла читать только мысли людей! — Странно, я тебя всегда терпеть не могла… и я думаю, что это ты виновата… но сейчас ты единственная, с кем я могу говорить. Потому что только ты… только ты его наверняка не убивала.

— Ульрика, — Белинда покачала головой, — Тот, кто сделал это — он тоже ни в чём не виноват. Это сделал инквизитор.

— Да. Я знаю. Но когда я говорю… с кем бы то ни было кроме тебя, мне кажется, что я говорю с ним… с инквизитором. И ведь так оно и есть. Инквизитор — кто-то из нас. Кто угодно… кроме тебя.

— Да. — Белинда встала. — И я найду его. Теперь точно найду.

— Надеюсь, — равнодушно отозвалась Ульрика.

Аудиенция у вдовствующей леди была явно окончена…

Белинда смешала карты и огляделась. Её взгляд, ищущий жертву, упал на Вивиану, с покорным, но явно скучающим видом сидевшую в углу их комнаты, — уже ненавистной обеим, точно тюремная камера.

— Ну, что ты всё время сидишь в четырёх стенах! — воскликнула Белинда, адресуя девочке упрёк, который, в общем-то, предназначался ей самой.

— А что мне делать? — угрюмо поинтересовалась Вивиана.

— Ну, пойди поищи Мартина. Вы ведь так хорошо проводили вместе время!

— Да, — согласилась Вивиана грустно, — но последнее время… после того, что случилось… он стал совсем другим. И всё время меня сторонится.

— Как, тебя тоже? — Белинда закусила губу и в раздумье покачала головой. Затем вновь посмотрела на Вивиану.

— А ты изменилась… с тех пор, как живёшь в замке. Особенно глаза.

— Да, — подтвердила Вивиана с робкой гордостью. — Я уже не отражаюсь в зеркале… давно.

— Неужели? — фыркнула Белинда. — А клыки у тебя случайно не растут? Ладно, не пугайся, тебя же никто не кусал. И вряд ли тебе это грозит. Разве что Люций — но он… — она вновь помрачнела и начала в тысячный раз тасовать бесполезные карты.

В этот момент Вивиана вскрикнула «Ой!» — не от испуга, — она уже мало чего пугалась, — а от неожиданности. Прямо из воздуха возникла голова с бородой, а затем — после некоторых усилий — и вся внушающая почтение фигура дядюшки Магуса.

— Так-так, Белинда, — произнёс он весьма неодобрительно.

— Дядюшка Магус! — Белинда поспешно вскочила.

— Сиди, сиди уж, красавица. И я, пожалуй, сяду. — Старый маг махнул рукой, и тут же появилось огромное кресло. Оно загромоздило почти всю комнату, зато дядюшка Магус разместился в нём с большим комфортом.

— Вот что, Белинда, — начал он строго, приподняв для пущей убедительности узловатый указательный палец. — Я тобой не слишком доволен. Нет-нет, не думай, пожалуйста, что я обвиняю тебя в убийстве Люция. Но, во-первых, ты ведёшь себя крайне неосторожно! Я знаю, ты встречалась с Мартином и Ульрикой наедине!

— Но, дядюшка Магус, — слабо улыбнулась Белинда, — инквизитор же предупреждает об убийствах, верно?

— Не городи чушь, дорогая моя! — дядюшка Магус с силой хлопнул морщинистой дланью по ручке кресла. — Это просто возмутительно! Я понимаю, ты подавлена смертью Люция, — мы все потрясены, не только ты, но нельзя же настолько терять бдительность! И главное, вот что я тебе скажу! — он встал величественно с кресла; глаза его гневно сверкали на смуглом морщинистом лице.

— Что я думаю, девочка моя, так это что ты потеряла веру в собственные силы! Да-да, и не спорь!

— Я и не спорю, — Белинда отвела глаза. — Но убийство Люция…

— Нет, Белинда так не пойдёт! — Дядюшка Магус топнул ногой. — Ты что же, забыла всё, чему я учил тебя в детстве? Ты ведь была талантливой малышкой! Ты помнишь первый закон нашего рода — верить в себя и только в себя? Если не будешь верить в себя, во что ты вообще сможешь верить?

— Если я теперь во что-то и верю, — с нерадостным смехом заметила Белинда, — так это в то, что вы, дядюшка, не инквизитор! Он бы так никогда не сказал… — она вдруг запнулась, что-то вспоминая; лицо её стало колючим и отстранённым.

— Благодарю покорно, но мне и так известно, что я не инквизитор! А ты, моя милая, должна встать, встряхнуться, и поверить в собственные силы! Поверить в свой ум, в свою интуицию, в конце концов. Во имя Тьмы! Ты же ведьма, Белинда! И я всегда думал, что очень способная ведьма. Думай, Белинда, думай! — с этими словами дядюшка Магус тряхнул бородой, точно запылённым на полях сражений белым знаменем, и, в последний раз помахав пальцем перед носом у Белинды, растворился в воздухе. Справедливости ради, следует добавить, что вышло у него это не сразу. Туловище, как всегда, застряло; и без головы оно смотрелось даже нелепее, чем одна голова, висящая в воздухе.

Но Белинда на это уже не смотрела; околдованная собственными мыслями, она сидела неподвижно, словно Энедина; и лишь тонкие пальцы её то сплетались, то разлетались белыми колибри.