Стивен Кинг - Полицейский из библиотеки

Сэм начал катать между ладоней эти конфеты, постепенно превращая их в липкий шарик. Сначала он думал, что самым страшным испытанием для него будет запах красной лакрицы, но он ошибался. Еще страшнее этого была ее текстура: краска от нее оставалась на пальцах и ладонях, окрашивая их в зловещий бордовый цвет. И тем не менее он продолжал начатое, останавливаясь только примерно через каждые тридцать секунд для того, чтобы к этой липкой размягченной массе добавить очередную конфету.

— Может быть я слишком резко сужу об этом, — сказал он. — Возможно, противоположность страха — всего лишь простая, незамысловатая смелость. Мужество — вот более красивое слово, если хочешь. Может быть так? Может быть, все заключается в этом? Может быть именно смелость отличает Нейоми от Сары?

Она удивилась: — Иначе говоря, ты хочешь спросить меня, считаю ли я проявлением смелости то, что я бросила пить?

— Я не знаю, что я хочу спросить, — сказал он, — но мне кажется, что, по крайней мере, ход мыслей у тебя правильный. Мне не надо задавать вопросов о смелости; я знаю, что это такое. Страх — это чувство, которое ограничивает и исключает всякую возможность перемен. Было ли. то, что ты бросила пить, проявлением смелости?

— Нельзя сказать, что я бросила, — ответила она. — Алкоголики делают не так. Они просто не в состоянии делать это именно так. Вместо этого приходится использовать разные принципы подхода к этому как бы со стороны. Ограничиваться рамЪами одного дня, не спешить — тише едешь, дальше будешь, жить и давать жить другим и прочее. Но в основе всего следующее: нужно отказаться от убеждения, что можно пить в меру. Этот миф мы сами внушаем себе, и вот от этого и надо отказаться. От этого самого мифа, вымысла. Вот скажи мне, что это — смелость?

— Конечно. Но, разумеется, не смелость человека в одиночном окопе.

— Смелость человека в одиночном окопе, — сказала она и засмеялась. Это мне нравится. Но ты прав. То, что я делаю — то, что делаем мы — чтобы удержаться от первой…, это не такая смелость. Несмотря на фильмы типа «Потерянный уикенд» мне представляется, что в том, что делаем мы, нет особого драматизма.

Сэм постоянно помнил ту жуткую апатию, которая овладела им там, в зарослях кустарника около филиала библиотеки города Мент-Луиса, что на Бригз Авеню, когда над ним так страшно надругались. Надругался человек, назвавшийся полицейским. В этом тоже не было особого драматизма. Просто-напросто гнусный обман, вот и все — гнусная, дикая шутка, которую разыграл с мальчуганом человек, имевший серьезные проблемы с психикой. И всетаки Сэм считал, что если все серьезно взвесить, ему относительно повезло: этот Полицейский из библиотеки мог вообще убить его.

Где-то впереди, сквозь потоки дождя начали просматриваться круглые белые шары, что означало близость Публичной библиотеки Джанкшн Сити. Нейоми с некоторым сомнением в голосе произнесла: «Я думаю, что настоящей противоположностью страха может быть честность. Честность и вера. А что ты думаешь об этом?»

«Честность и вера», — спокойно сказал он, как бы взвешивая каждое слово. И правой рукой он сжал липкий шарик из Красной Лакрицы. «Пожалуй, это неплохо звучит. Другого и не скажешь. Вот мы и приехали».

Светящиеся цифры часов на щитке управления автомобиля были 7:57.

И все-таки они успели приехать к восьми.

— Может быть, нам лучше подождать, чтобы точно знать, что все ушли и только после этого мы зайдем туда со двора, — сказала она.

— Очень хорошая мысль.

Они подъехали к пустой стоянке, которая была на противоположной стороне улицы, как раз напротив входа в библиотеку. Сквозь завесу дождя белели едва уловимые очертания шаров. Более уловимым для восприятия был шорох деревьев: ветер все еще усиливался. Дубы стонали так, будто видели сны, ужасные, страшные сны.

В две минуты девятого напротив них остановился фургон. На его задней части была изображена чванливая кошка Гарфильд и написаны слова «Мамино такси». Водитель дал сигнал и дверь в библиотеку, которая даже в этом мрачном освещении выглядела менее угрюмой, чем во время первого визита Сэма в библиотеку, и которая теперь меньше напоминала пасть огромного гранитного робота, — тут же открылась. Из библиотеки вышли трое ребят — на вид младших классов школы — и стали торопливо спускаться по ступенькам. И когда они бежали по тротуару по направлению к «Маминому такси», двое из них на ходу сняли свои куртки, чтобы с головой спрятаться от дождя. Боковая дверь фургона раздвинулась и дети один за другим залезли в него. Сэм слышал их приглушенный смех и позавидовал их веселью. Он думал о том, как это должно быть здорово возвращаться из библиотеки с радостным смехом и с улыбкой. Ему испытать этого не довелось, благодаря тому человеку в темных круглых очках.

«Честность, — подумал он. — Честность и вера». А потом снова пришла та же мысль: «Штраф уплачен. Штраф уплачен, черт побери.» Он вскрыл две последние пачки лакрицы и начал смешивать их содержимое и скатывать в липкий, вонючий красный шарик. Он делал это, не отрывая взгляда от задней части «Маминого такси». Ему было видно, как белизну ветром поднимало вверх, некоторое время несло в воздухе, разметало в клочья, 'а потом разгоняло, не оставляя следов. И вот тут он неожиданно начал осознавать, почему он здесь и для чего.

— Один раз, когда я учился в школе, — сказал он, — я наблюдал, как кучка ребят разыгрывала парнишку, который им не нравился. В те времена моим самым сильным местом было умение наблюдать. Так вот они взяли из кабинета, где шли уроки по искусству, комок глины для лепки и залепили им выхлопную трубу «Понтиака», на котором ездил этот парнишка. И знаешь, что произошло?

Она недоверчиво взглянула на него: — Нет, а что?

— Разорвало на две части глушитель, — сказал он. — С одной стороны машины, и с другой. Они разлетелись, как шрапнель. Видишь, здесь слабым местом оказался глушитель. Но, если бы выхлопные газы повернули обратно, и лопали в двигатель, они могли бы вырвать цилиндры.

— Сэм, о чем это ты говоришь?

— О надежде, — сказал он. — Я говорю о надежде. Пожалуй, честность и вера в чем-то ей уступает.

«Мамино такси» тем временем съехало с обочины, а его фары пронзили сверкающие серебром струйки дождя.

Светящиеся зеленые цифры часов, на щитке управления, показывали 8:06, когда дверь главного входа в библиотеку снова открылась. Из библиотеки вышли мужчина и женщина. В мужчине, который шел, неловко на ходу застегивая пуговицы пальто, и нес под мышкой зонт, можно было безошибочно признать Ричарда Прайса. Его Сэм узнал сразу, хотя всего один раз видел его фотографию в какой-то старой газете. Девушку, которая была с ним, звали Синтия Берриган — та работница библиотеки, с которой Сэм говорил в субботу вечером.