Галина Полынская - Москва необетованная

– В «Калинку Стокманн»! И быстрее у меня сегодня много дел!

Не в силах произнести ни слова, Левенщук кивал и мчался в торговый центр. Поставив машину на стоянку, он следовал за своей королевой по бесконечным этажам магазина, носил пакеты с покупками и часами ждал, пока Луиза Пална выберет кружевное белье.

Однажды, поздним вечером, Луиза сама позвонила Федору. Левенщук никак не мог этого ожидать, поэтому был в одних трусах и даже без носок. Услышав в трубке волшебный голос, перед которым меркла любая скрипка Страдивари, Федор на мгновение потерял сознание.

– Федор? – промурлыкала Луиза. Левенщук молча кивнул. – Вы не могли бы сейчас подъехать к клубу «Хангри Дак»?

Левенщук опять кивнул.

– Через полчаса, ладно? И еще, Феденька, моему папе… не надо говорить об этом, хорошо? И еще, захвати рублей пятьсот-семьсот, у меня так некстати закончились деньги, – Луиза странно хихикнула. – Я жду тебя, Федюня.

Федюня медленно положил трубку на рычаг и принялся лихорадочно собираться, наряжаясь в парадную рубашку, галстук и крапчатый костюм, который он считал самым лучшим.

О клубе «Хангри Дак» он слышал впервые и понятия не имел, где он находится, пришлось спрашивать много раз. По внешнему виду это заведение ничем не напоминало те фешенебельные места, в которых бывала Луиза.

Припарковав машину, Левенщук протиснулся сквозь длинную очередь шумной молодежи, объяснил охранникам, что ему надо, поднялся по заваленной пустыми банками, бутылками, окурками, презервативами лестнице и оказался в переполненном народом зале. В центре находилась большая барная стойка, на которой вовсю выплясывал молодняк. Оглушенный музыкой и гвалтом, Федор растерянно огляделся по сторонам, в поисках Луизы.

– Вы Федор Левенщук? – внезапно раздался приятный, мелодичный голос над ухом шофера.

– Да, – он обернулся, но лица говорившего не разглядел, на голове высокого мужчины в мокром от дождя плаще была шляпа с большими, слегка провисшими полями.

– Вы ищите Луизу?

– Да, а откуда вы…

– Вон она, смотрите.

Незнакомец показал пальцем с кривым желтым ногтем на стойку бара. Там на самом деле стояла Луиза… в обнимку с молоденькой девушкой. Пошатываясь на высоких каблуках, Луиза обнимала и целовала ее взасос. В глазах Левенщука все потемнело. Его божественная Луиза самозабвенно целовалась с женщиной…

– Возьмите, – прошелестел голос, – это вам пригодится, когда повезете ее за город.

Что-то прохладное скользнуло в руку Федора. Он разжал пальцы и увидел складной нож с желтой рукояткой «под янтарь».

Проживал поэт Жорж, а на самом деле Женя, в общежитии Литинститута на пятом этаже. Третий год он был вынужден делить крышу с невыносимым во всех отношениях прозаиком – человеком черствым, бездушным, совершенно не восприимчивым к тонким материям. Ко всему вдобавок, прозаик был красивым и наглым. К нему постоянно приходили девушки и другие прозаики, с водкой и консервами. Жизнь Пупырышкина была страшна и беспросветна, он задыхался в клубах табачного дыма, глох от музыки и хохота и четыре раза в неделю ходил к коменданту с просьбой переселить его куда-нибудь, хоть в подвал, он был согласен на все. Комендант обещал, что-нибудь придумать в ближайшее время, но дальше обещаний дело не шло. Пупырышкин мучался и писал плохие депрессивные стихи, блуждая по коридорам общаги, пока ненавистный прозаик веселился в их комнате. Девушки у будущего светила русской поэзии не было, друзьями он тоже не успел обзавестись. Мелкие людишки с их суетными проблемами не понимали тонкого, возвышенного и загадочного Жоржа, он же их в отместку игнорировал.

Если на улице стояла хорошая погода, Пупырышкин выходил на волю, и часами блуждал к станции метро Дмитровская и обратно. Он хотел создать поэму, величайшее творение современности, но шум машин, прохожие и, почему-то вороны, отвлекали Жоржа. Посему у поэмы «Гибель человечества» была написана только первая строфа:

Дальше не шло, хоть стреляйся.

По улицам Пупырышкин слонялся до тех пор, покуда чувство голода не пересиливало желание творить, и он возвращался в общежитие. Как правило, прозаик падал спать далеко за полночь, но и после этого покой для Жоржа не наступал – проклятый борзописец чудовищно храпел.

Но иногда в беспросветных буднях Пупырышкина случались праздники: порой прозаик «фестивалил» в других комнатах и приползал только под утро или вовсе не показывался несколько суток. Для Жоржа это были моменты истинного прозрения и осознания себя, как личности. Он запирал дверь на ключ, выключал осточертевший электрический свет, извлекал из тумбочки блюдце со свечой и усаживался у подоконника творить. И сам себе напоминал медиума, вступающего в контакт с неведомыми бездарным смертным силами искусства.

Вот и на этот раз сосед ушел пьянствовать и ночевать к своей очередной даме сердца, такой же черствой и наглой. Жорж устроился у подоконника, зажег свечку и, рассматривая Останкинскую телебашню, принялся писать стихотворение о любви, посвященное прекрасной деве, возвышенной и эфемерной, понимающей Пупырышкина с полуслова. Эта дева по имени Александра уже год жила в воображении поэта…

Как только были головы две первые строфы, в дверь громко, настойчиво постучали. От неожиданности Жорж подпрыгнул, как ужаленный и затрясся от злости, будто сидел на электрическом стуле.

– Ну, все… – процедил он, гася свечу и пряча ее в тумбочку, – сейчас я тебе…

Пупырышкин включил свет и схватил со стола первое, что попалось под руку – вилку. Подбежав к двери, он рывком распахнул ее и замер. Это был не прозаик, в коридоре стоял какой-то высокий мужчина в мокром от дождя плаще и шляпе со слегка провисшими полями.

– Вы Жорж Пупырышкин? – спросил он негромким, очень приятным голосом.

– Да, – растерянно кивнул поэт и спрятал вилку за спину.

– Можно войти?

– Конечно, – Жорж посторонился, пропуская незнакомца. Тот вошел и аккуратно прикрыл за собою дверь. «Странно, – подумал Пупырышкин, глядя на длинный черный плащ визитера, – чего это он весь мокрый? На улице же нет дождя».

– Я знаю, у вас есть проблема, – мужчина остановился посреди комнаты, прямо под лампочкой. Тень от полей его шляпы закрывала лицо, как Жорж не напрягал зрение, рассмотреть странного гостя не мог.

– Проблемы есть у всех, – развел руками поэт и положил вилку на тумбочку прозаика.

– Но ваша не дает вам нормально жить и творить.

По слегка изменившейся интонации, Жорж определил, что незнакомец улыбнулся.