Энн Райс - Час ведьмовства

Что он должен сказать этой малышке? Внутри у отца Мэттингли все кипело. Что за безумие могло охватить этих женщин? Неужели ни у кого из них не осталось хоть крупицы здравого смысла, чтобы позвать психиатра и помочь девочке?

– Дорогая, выслушай меня. Я прошу твоего разрешения поговорить об этих событиях за пределами исповедальни, поговорить с твоей тетей Карл. Ты мне позволишь это?

– Нет, святой отец. Нельзя!

– Дитя мое, я не стану что-либо делать без твоего разрешения. Но, поверь, мне просто необходимо побеседовать с твоей тетей Карл обо всем этом. Вместе с ней мы сумеем прогнать это существо.

– Отец, она никогда не простит мне, что я рассказала об этом. Никогда. Рассказывать об этом – смертный грех. И тетя Нэнси никогда мне не простит. Даже тетя Милли разозлится. Отец, нельзя рассказывать – тетя Карл не должна знать, что я открыла вам эту тайну.

У девочки начиналась истерика.

– Дитя мое, я могу снять с твоей души этот смертный грех, – попытался объяснить ей священник. – Я могу дать тебе отпущение грехов. С этого момента твоя душа чиста как снег. Верь мне, Дейрдре. Дай мне возможность поговорить с твоей тетей.

Какое-то время в ответ слышался только плач. Потом он услышал, как повернулась ручка маленькой деревянной двери, но еще прежде, чем до его ушей донесся этот звук, священник понял, что потерял бедную девочку. Дейрдре почти бежала по проходу, прочь от него, и вскоре эхо ее быстрых шагов затихло вдали.

Зачем он сказал не те слова, зачем сделал неверные заключения? Теперь уже ничего нельзя сделать, ибо священник был связан тайной исповеди. И эту тайну поведала ему несчастная девочка, которая была еще слишком мала, чтобы совершить смертный грех или получить истинное облегчение от таинства исповеди.

Отец Мэттингли никогда не забудет, как он, беспомощный, сидел и слушал ее шаги, отдававшиеся эхом у церковных дверей. Теснота и духота исповедальни давили на него. Боже милостивый, что теперь делать?

Но его мучения только начинались…

В течение нескольких недель мысли о том доме и его обитательницах не отпускали священника ни на минуту…

Однако отец Мэттингли не мог ни действовать на основании услышанного, ни повторить произнесенные Дейрдре слова. Тайна исповеди связывала его и в том и в другом.

Он не осмеливался даже расспрашивать сестру Бриджет-Мэри, однако, когда они случайно встретились на игровой площадке, та по собственной инициативе поведала ему достаточно много. Слушая ее рассказ, священник отчего-то чувствовал себя виноватым, но заставить себя уйти не мог.

– Они, конечно же, отправили Дейрдре в школу Святого Сердца! Куда же еще? – воскликнула монахиня. – Думаете, она там удержится? Анту исключили оттуда, когда той было всего восемь лет. И из школы урсулинок ее потом тоже выгнали. Наконец, родственники нашли для нее какую-то частную школу – одно из тех безумных мест, где детям разрешают стоять на голове. А каким несчастным существом была Анта в детстве. Она вечно писала стихи и рассказы, разговаривала сама с собой и расспрашивала о том, как умерла ее мать. Разве вы не знаете, святой отец, что ее мать, Стелла Мэйфейр, на самом деле не умерла, а была застрелена своим братом Лайонелом? И сделал он это прямо у них дома, во время шумного карнавала. Поднялась жуткая паника Когда все стихло, зеркала, стекла в окнах, часы, мебель – все было разбито и поломано, а мертвая Стелла лежала на полу.

Отец Мэттингли только горестно покачал головой.

– Не удивительно, что впоследствии Анта тронулась умом и где-то через десять лет сбежала из дому с каким-то художником, вот так-то. Этот парень не собирался на ней жениться и бросил ее в старом, обшарпанном доме в Гринвич-Виллидж. Там даже лифта не было. На дворе зима, денег – ни гроша. А тут еще Дейрдре только что родилась и, естественно, требует заботы. Пришлось молодой мамаше с позором возвращаться домой. А потом бедняжка прыгнула из чердачного окна. Не было ей жизни в родных стенах – прямо ад кромешный: тети шпионили за ней, контролировали каждый шаг, а на ночь запирали ее в комнате. Почему? Она убегала во Французский квартал и пила там – это в таком-то возрасте! – с поэтами и писателями. Все стремилась, чтобы обратили внимание на ее писанину… Расскажу вам еще одну жуткую вещь. После смерти Анты в течение нескольких месяцев на ее имя продолжала приходить почта: из Нью-Йорка ей возвращали рукописи, которые она туда посылала. Каким же мучением было для мисс Карл, когда в дверь звонил почтальон и добавлял ей боли и страданий, принося очередное напоминание о покойной Анте.

Отец Мэттингли мысленно помолился за Дейрдре: пусть тень зла никогда не коснется ее.

– Мне говорили, что один из рассказов Анты напечатали в каком-то парижском журнале, но по-английски. Когда номер этого журнала прислали сюда, мисс Карл лишь бросила на него взгляд и заперла подальше. Мне об этом рассказывала одна из ее родственниц. Другие Мэйфейры предлагали мисс Карл отдать им маленькую Дейрдре, но мисс Карл отказалась. Она сказала: «Нет, ребенок останется здесь. Это мой долг перед Стеллой, перед Антой и перед самой Дейрдре».

По пути домой отец Мэттингли зашел в церковь. Он долго стоял в тишине ризницы, глядя через открытую дверь на главный алтарь.

Священник готов был простить Мэйфейрам нечестивую историю их семейства: они, как и все, родились во грехе. Но не может быть им прощения за то, что они забивали голову невинной девочки лживыми россказнями о дьяволе, якобы доведшем ее мать до самоубийства. Отец Мэттингли понимал: он бессилен, абсолютно бессилен что-либо сделать для Дейрдре. Он может только молиться за нее, как молился сейчас.

Под Рождество Дейрдре исключили из частной школы Святой Маргариты, и тетушки перевели ее в другую частную школу, находившуюся где-то на севере.

Через некоторое время до отца Мэттингли дошли слухи, что Дейрдре опять дома, занимается с гувернанткой и часто болеет. Однажды лицо девочки мелькнуло в толпе прихожан на утренней мессе, что начиналась в десять часов. К причастию Дейрдре не подошла…

Постепенно отец Мэттингли узнавал все новые и новые подробности о Мэйфейрах. Всему приходу было известно о его визитах в их дом. Однажды, когда он зашел проведать старую Люси О'Хара, та спросила:

– Святой отец, это правда, что вы ходили в дом к Дейрдре и беседовали о ней с ее тетками? Девочку-то, кажется, опять куда-то отправили. Я тоже кое-что знаю про эту семью. Хотите расскажу?

Что ему оставалось делать? Отказаться? Или слушать старушечьи воспоминания? Отец Мэттингли выбрал второе.

– Да, я их знаю, – начала Люси О'Хара. – Хорошо помню Мэри-Бет. Она была истинно светской дамой и многое могла порассказать о прежней их жизни на плантациях. Мэри-Бет родилась сразу после Гражданской войны, а в Новый Орлеан приехала примерно в восьмидесятые годы вместе со своим дядюшкой Джулиеном – вот уж был настоящий джентльмен с Юга. Я до сих пор помню, как мистер Джулиен катался на лошади по Сент-Чарльз-авеню. Скажу вам, таких ладных стариков я еще не видела… Говорят, они владели большим поместьем в Ривербенде. Их дом изображен во многих старых книжках. А потом дом смыло рекой. Мистер Джулиен и мисс Мэри-Бет чего только не делали, чтобы спасти его. Но разве реку остановишь…