Энн Райс - Час ведьмовства

Нет, он больше не может ждать! В яростном нетерпении Майкл сорвал очки и бросил их на столик у кровати. Без них Роуан превратится для него в вожделенное размытое пятно, но мысленно он будет отчетливо видеть каждую мелочь, каждую деталь ее фигуры – настолько прочно они запечатлелись в его памяти. Он лег на нее сверху, и тонкая рука немедленно потянулась к молнии его брюк, расстегнула ее, резким движением выдернула его член и несколько раз похлопала по нему, словно проверяя степень готовности. Майкл чуть с ума не сошел от этих прикосновений. Он почувствовал, как его кольнули жесткие завитки волос на ее лобке, потом ощутил жар внутренних губ и, наконец, тесное, пульсирующее влагалище.

Кажется, он даже вскрикнул. Роуан слегка приподнялась на подушке, не отрывая губ от его рта, и потянула Майкла к себе, изо всех сил прижимаясь к нему лобком.

– Давай же, возьми меня, – прошептала она.

Ее слова хлестнули его словно бичом, разом высвободив накопившуюся и едва сдерживаемую страсть. Сознание полноты власти над этим хрупким телом, этой нежной, беззащитной плотью лишь подстегивало нетерпение. Ни одна из сцен грубого изнасилования, порожденных его воображением и увиденных в неконтролируемых снах, не шла ни в какое сравнение с тем, что он делал сейчас.

Их бедра бились друг о друга. Майкл как в тумане видел ее раскрасневшееся лицо и два жарких красных пятна сосков. Роуан стонала. Он входил в нее снова и снова, а потом увидел, как вдруг обмякли и опустились ее руки… Через мгновение он закрыл глаза и излился в горячее лоно.

Разжав объятия, они, утомленные до изнеможения, расслабленно лежали на мягких простынях. Майкл зарылся лицом в душистые волосы тесно прижавшейся к нему Роуан.

Чуть позже она нащупала рукой смятую и отброшенную в сторону простыню, прикрыла их обоих и, повернувшись к Майклу лицом, задремала.

Пусть самолет подождет, и его цель – тоже. Пусть уходит боль и спадает возбуждение. В другое время и при других обстоятельствах он нашел бы Роуан неотразимой. Но сейчас она воплощала в себе нечто гораздо большее, чем наслаждение, страсть, загадочность и неукротимый огонь. В его восприятии она уподобилась божеству, в котором Майкл отчаянно нуждался.

Какое-то время спустя Майкл почувствовал, как его неотвратимо потянуло провалиться в сон. Он рывком сел на постели и кое-как сдернул с себя остатки одежды, потом лег, совершенно обнаженный, если не считать перчаток, рядом с Роуан и прижался к ней всем телом, с восторгом вдыхая ее восхитительный запах. Она в ответ сонно вздохнула, и этот вздох был сродни ласковому поцелую.

– Роуан… – прошептал он.

Да, он знал ее и знал о ней все.

Они были внизу. Они звали: «Просыпайся, Майкл, спускайся вниз». Они разожгли большой огонь в камине. Или огонь был вокруг них, похожий на лесной пожар? Майклу показалось, что он слышит грохот барабанов. Что это – неясный сон или воспоминание о шествии гильдии Комуса в тот далекий зимний вечер? Воспоминание о неистовом, наводящем ужас ритме оркестров и о факелах, мелькающих меж дубовых ветвей. Они были там, внизу, и от него требовалось всего лишь встать и спуститься. Но впервые с того момента, как они покинули его, впервые за все долгие недели он не хотел их видеть, не хотел вспоминать.

Майкл сел на постели, вглядываясь в блеклое, белесое утреннее небо. По телу струился пот, сердце колотилось.

Раннее утро. До восхода солнца еще слишком далеко. Он взял со столика очки и надел их.

В доме ничего не происходило. Не было ни барабанов, ни запаха дыма. И не было никого, кроме них двоих… Но и Роуан уже не лежала рядом с ним в постели. Он слышал поскрипывание балок и свай, но звуки эти были вызваны биением о берег волн. Чуть позже возник новый звук – низкий, вибрирующий. Майкл догадался, что это пришвартованная у пирса яхта ударяется о его стенку. Призрачный левиафан словно напоминал о своем существовании, говоря: «Я здесь, здесь».

Майкл посидел на постели еще некоторое время, оглядываясь вокруг, изучая спартанскую обстановку спальни. Все было добротно сделано, из того же первосортного тонковолокнистого дерева, что и мебель внизу. Чувствовалось, что владельцам дома нравились деревянные вещи, превосходно гармонировавшие между собой, – в отсутствии вкуса их явно не обвинишь. Вся обстановка комнаты – кровать, письменный стол, стулья – была невысокой, дабы ничто не мешало наслаждаться видом, открывающимся из огромного, от пола до самого потолка, окна.

Однако ноздри Майкла все же уловили запах дыма, а минутой позже он услышал и потрескивание огня. Ему был приготовлен халат – уютный, из плотной белой махровой ткани, именно такой, какие ему нравились больше всего.

Набросив халат, Майкл спустился вниз, разыскивая Роуан.

Действительно, в камине ярко пылал огонь. Но созданий, порожденных его сном, возле него не было. Роуан в одиночестве сидела на каминной скамье, скрестив ноги. Ее стройное тело тонуло в складках почти такого же, как на Майкле, халата. И все же он отчетливо видел, что плечи ее вздрагивают, – она снова плакала.

– Прости меня, Майкл. Мне правда очень жаль, – донесся до него низкий бархатный шепот.

По изможденному, осунувшемуся лицу тянулись дорожки от слез.

– Милая, ну зачем же ты так говоришь? – Он сел рядом и обнял ее. – О чем ты можешь жалеть?

Слова хлынули из нее потоком. Она говорила так торопливо и сбивчиво, что Майкл едва улавливал смысл… Ей жаль, что она обрушила на него свои непомерные требования, что так хотела быть с ним, что последние несколько месяцев были самыми скверными в ее жизни, когда одиночество сделалось почти непереносимым…

Майкл снова и снова целовал ее щеку.

– Я рад, что сижу сейчас рядом с тобой, – сказал он. – Я хочу быть здесь, и мне не надо никакого другого места в мире…

Он умолк, вспомнив о самолете на Новый Орлеан. Ладно, самолет подождет. С трудом подбирая слова, запинаясь, он попытался объяснить Роуан, что в доме на Либерти-стрит чувствовал себя словно в западне.

– Я не пришла раньше, потому что была уверена: все именно так и произойдет, – сказала она. – Ты был прав. Я хотела знать, хотела, чтобы ты коснулся моей руки, чтобы дотронулся до кухонного пола, где он умер. Я хотела… Видишь, я совсем не такая, какой кажусь.

– Я знаю, какая ты, – ответил он. – Очень сильная личность, для которой невыносимо признаться в малейшей слабости.

Роуан молча кивнула.

– Если бы только это, – прошептала она, и слезы вновь хлынули из ее глаз.

Она высвободилась из рук Майкла и босиком принялась мерить шагами комнату, не обращая внимания на холод, исходящий от почти ледяного пола. И опять слова полились с громадной скоростью – поток длинных, точно построенных фраз, заставивший Майкла напряженно вслушиваться в попытке до конца понять суть монолога. Манящая красота ее голоса завораживала.