Энн Райс - Мумия, или Рамзес Проклятый

– Мы еще не потерпели окончательного поражения, Эллиот, – сказал Рэндольф. – И мне очень нравится этот декоративный скучный мирок. А что еще есть у нас, если вдуматься?

Эллиот улыбнулся. Пара глотков шампанского – и он расскажет Рэндольфу, что он мог бы…

– Я люблю тебя, прекрасный англичанин, – сказала Маленка.

Она поцеловала его, потом помогла развязать галстук. От мягкого прикосновения ее пальцев по шее сзади пробежала дрожь.

О женщины, какие же они милые глупышки, подумал Генри Стратфорд. А эта египтянка – само очарование. Темнокожая профессиональная танцовщица, тихая и безответная красавица, с которой он мог вытворять все, что хотел. С английской проституткой никогда не чувствуешь себя так вольготно.

Он уже видел себя обосновавшимся в какой-нибудь восточной стране, с такой вот женщиной, свободным от английской чопорности. И это сбудется – как: только ему повезет за игорным столом. Чтобы стать богатым, ему нужен всего один хороший выигрыш.

Но сейчас ему предстояло заняться одним важным делом. За вчерашний вечер толпа возле обнаруженной гробницы увеличилась вдвое. Его задачей было поймать дядю Лоуренса до того, как с ним встретятся люди из музея и представители властей, – поймать его именно сейчас, когда он согласится на все, что угодно, лишь бы племянник оставил его в покое.

– Пошли, дорогая.

Он поцеловал Маленку и стал смотреть, как она облачается в темное восточное одеяние и поспешно идет к ожидающей их машине. Как же она радуется любой мелочи, любому атрибуту западной роскоши! Да, очень приятная женщина. Не то что Дейзи, его лондонская любовница, испорченное, капризное существо. Хотя она тоже возбуждает его – может быть, как раз из-за того, что всегда чем-то недовольна.

Он глотнул напоследок шотландского виски, взял свой кожаный портфель и вышел из палатки.

Народу было видимо-невидимо. Всю ночь его будили гудки подъезжающих автомобилей и возбужденные голоса. Воздух раскалился, в туфли сразу же набился песок.

Как он ненавидит Египет! Как ему ненавистны эти палаточные лагеря в пустыне, и эти грязные арабы, разъезжающие на верблюдах, и эти ленивые темнокожие слуги! Как ему ненавистен весь дядюшкин мир!

Здесь же торчал Самир, этот наглый дядюшкин подручный, который воображает, что он ровня Лоуренсу. Он приводил в чувство тупых репортеров. Неужели это на самом деле гробница Рамзеса Второго? Даст ли Лоуренс интервью?

Генри было плевать на всех. Он растолкал парней, охранявших вход в гробницу.

– Извините, мистер Стратфорд, – окликнул его из-за спины Самир, на которого наступала женщина-репортер. – Оставьте своего дядю в покое. – Самиру удалось пробиться поближе к Генри. – Пусть он насладится своей находкой.

– И не подумаю.

Он свирепо взглянул на охранника, загородившего вход. Тот отступил. Самир отвернулся, сдерживая натиск репортеров. Кто там собирается проникнуть в гробницу? Им хотелось знать все.

– Я по семейному делу, – холодно сказал Генри, обращаясь к женщине, которая попыталась проскользнуть вместе с ним.

Охранник перегородил ей дорогу.

Так мало времени осталось! Лоуренс отложил ручку, вытер лоб, аккуратно свернул носовой платок и сделал еще одну краткую запись:

Блестящая идея – спрятать эликсир среди смертоносных ядов. Самое надежное место хранения для снадобья, дающего бессмертие, – пузырьки с ядами, несущими смерть. Подумать только, это ее яды – те самые, которые Клеопатра пробовала, перед тем как решила принять смерть от ядовитого аспида.

Лоуренс остановился, снова вытер лоб. Здесь уже слишком жарко. Еще несколько коротких часов – и сюда нагрянут, попросят освободить гробницу для музейных работников. Как жаль, что он связан с музеем. Лучше бы он работал в одиночку. Видит бог, музейные сотрудники ему ни к чему. А ведь они отберут у него все это великолепие.

Луч солнца пробился сквозь грубо вырубленный дверной проем, осветил алебастровые кувшины, и Лоуренсу показалось, что он услышал какой-то звук – слабый, похожий на вздох или шепот.

Он обернулся и взглянул на мумию, фигура и черты лица которой отчетливо проступали под бинтами. Человек, объявивший себя Рамзесом, был высок и, скорее всего, красив.

Он не так стар, как то существо, которое покоится в Каирском музее. Но ведь этот Рамзес заявил, что он вообще не подвержен старению. Он бессмертен, он просто спит. Ничто не могло погубить его, даже яды из этой комнаты, которых он здорово напробовался, когда тоска по Клеопатре доводила его до безумия. По его приказу рабы запеленали его бесчувственное тело; они похоронили его заживо, в гробу, который он сам для себя подготовил, продумав каждую деталь; потом они замуровали вход в гробницу плитой, на которой он своими руками сделал надпись.

Но что привело его в бессознательное состояние? Ну и головоломка! Потрясающая история. А что, если?…

Лоуренс не отрывал взгляда от мрачного существа, завернутого в желтоватую ткань. Неужели он на самом деле верил в то, что под ней теплится жизнь? Неужели это существо способно двигаться и говорить?

Эта мысль заставила Лоуренса улыбнуться.

Он повернулся к стоящим на столе кувшинам. Солнце превратило маленькую пещеру в преисподнюю. Взяв носовой платок, Лоуренс осторожно приподнял крышку ближайшего к нему кувшина. Запах горького миндаля. Нечто не уступающее по силе смертоносному цианиду.

Бессмертный Рамзес писал, что отпил половину содержимого кувшина, чтобы покончить со своей проклятой жизнью.

«А если под этими покровами на самом деле бессмертное существо?»

Опять тот же звук. Что это было? Не шелест, нет, но что-то очень похожее. Скорее вздох.

Он снова взглянул на мумию. Теперь солнце освещало всю фигуру, в лучах его бились столбы пыли – так оно пробивается сквозь церковные витражи или сквозь ветви старых дубов в сумрачных лесных лощинах.

Лоуренсу почудилось, что с древней фигуры поднимается пыль – бледно-золотое марево крохотных частиц. Нет, он слишком устал!

И сама фигура теперь не казалась ему усохшей – она приняла четкие очертания человека.

– Кем же ты был на самом деле, старина? – ласково обратился к мумии Лоуренс. – Сумасшедшим? Обманщиком? Или ты не самозванец, а на самом деле Рамзес Великий?

Он произнес это по-французски – и на него повеяло холодком. Лоуренс поднялся и подошел к мумии поближе.

Казалось, загадочное существо купается в солнечных лучах. Впервые он заметил контуры бровей под туго стянутыми покровами. Черты лица стали более определенными, жестко очерченными, выразительными.

Лоуренс улыбнулся. Он заговорил с существом на латыни, аккуратно нанизывая одно предложение на другое:

– Знаешь ли ты, бессмертный фараон, сколь долго спал? Ты, заявивший, что прожил целое тысячелетие?