Эдвард Бульвер-Литтон - Призрак

Из сверкающей колонны вышло чудное видение. Это было лицо человека, очень молодое лицо с печатью вечности и мудрости; свет, похожий на сияние звезд, пульсировал в его прозрачных венах; все его тело было свет, и свет рассыпался искрами между волнами его роскошных блестящих волос. Сложив руки на груди, он остановился в нескольких шагах от Занони.

— Мои советы были прежде тебе дороги, — тихим и нежным голосом заговорил он, — прежде, каждую ночь, твоя душа могла следить за полетом моих крыльев, чрез величие бесконечности. Теперь ты снова привязал себя к земле самыми крепкими узами и прелесть бренного тела пленяет тебя более, чем расположение сынов звездных пространств. В последний раз, когда твоя душа слышала мой голос, чувства уже смущали твой ум и затемняли видения. Я прихожу к тебе в последний раз; власть, которую ты имеешь, чтобы вызывать меня, уже исчезает из твоей души, как луч солнца исчезает с волны, когда между небом и океаном ветер гонит тучи.

— Увы, Адон-Аи, — печально отвечал Занони, — я слишком хорошо знаю условия существования, в котором некогда твое присутствие разливало радость. Я знаю, что источник нашей мудрости заключается в равнодушии к свету, над которым она властвует. Зеркало души не может отражать в одно время небо и землю, одно исчезает с его поверхности, как только в глубине появляется другое. Но если еще раз, с тяжелым усилием ослабевающего могущества, я призвал тебя, то не для того, чтобы ты снова дал мне ту божественную окрыленность, при помощи которой ум, освобожденный от оков тела, поднимается до небесных сфер.

Я люблю и любовью начинаю жить в сладостной, дорогой мне человеческой природе другого. Если я еще обладаю каким-нибудь знанием, то оно служит мне только для того, чтобы отвращать опасность, угрожающую лично мне или тем, на кого я могу смотреть с высоты моего знания, но я так же слеп, как самый обыкновенный смертный, относительно судьбы той, которая заставляет мое сердце биться страстью, затемняющей мой взор.

— Не все ли равно? — отвечал Адон-Аи. — Твоя любовь только насмешка над любовью; ты не можешь любить, как те, кого ждет смерть и могила. Еще одно мгновение в твоей бесконечной жизни, и та, которую ты любишь, будет прахом. Другие обитатели этого мира идут к могиле рука об руку; рука об руку поднимаются они в новые циклы существования. Для тебя здесь остались еще века, для нее - часы; разве для тебя и для нее возможна общая будущность? Через какие ступени духовного существования пройдет ее душа, когда ты, одинокий и запоздалый, явишься с земли к дверям Света?

— Сын звезды! Неужели ты думаешь, что эта мысль не преследует меня постоянно? Разве ты не видишь, что я вызвал тебя для того, чтобы выслушать меня и служить моим намерениям? Разве ты не читаешь во мне моего желания и моей мечты? Разве ты не знаешь, что я хочу возвысить ее существование до моего? Ты, Адон-Аи, пребывая в небесном блаженстве, не можешь испытывать того, что испытываю я, отпрыск смертного рода. Исключенный из того божественного круга, до которого возвысился мой ум, принужденный жить один среди людей, я искал себе друзей, но напрасно. Наконец я нашел подругу. У хищной птицы и у дикого зверя они есть, и я имею достаточно познаний и достаточно власти, чтобы удалить все вредное с ее пути, который должен вести ее к высшим сферам, пока наконец она будет в состоянии принять эликсир, побеждающий смерть.

— И ты начал ее посвящение и бессилен продолжать. Я это знаю. Ты мог наполнить ее сон чудными видениями, ты вызвал лучших сынов воздуха и приказал им убаюкивать ее сон, но ее душа не слушает их, она возвращается на землю и уклоняется от их влияния. Почему? Слепец, разве ты не видишь? Потому что в ее душе все любовь. Нет никакой соединяющей страсти, которая привязывала бы ее к мирам, с которыми ты хочешь познакомить ее с помощью твоих таинственных чар. Эти вещи привлекательны только для ума. Что имеют они общего с земной страстью, с надеждой, которая сама поднимается к небу?

— Но разве не может существовать никакой общей связи, которая соединяла бы наши души и наши сердца и оказала бы влияние на ее душу?

— Не спрашивай у меня этого, ты не поймешь.

— Заклинаю тебя, говори.

— Разве ты не знаешь, что когда две души разделены, то связь, которая их может соединить, есть третья душа, в которой они встречаются и живут?

— Я понимаю тебя, Адон-Аи, — сказал Занони, и лицо его засияло сильнейшей человеческой радостью, — и если судьба, темная для меня в этом отношении, даст мне счастье последнего смертного, если когда-нибудь будет существовать ребенок, которого я смогу прижать к груди и назвать своим...

— Неужели ты для того мечтал стать выше людей, чтобы в конце концов стать человеком?

— Но ребенок, вторая Виола, — прошептал Занони, не слушая сына Света, молодая душа, только что спустившаяся с неба, которую я буду воспитывать с той минуты, как она явится на землю, крылья которой я приучу следовать за мною и через которую сама мать возвысится и пройдет сквозь царство смерти!

— Берегись, подумай. Разве ты не знаешь, что твой самый безжалостный враг находит в действительности? Твои желания все более приближаются к желаниям человеческой природы.

— Человеческая природа прекрасна! — отвечал Занони.

При этих словах лицо Адон-Аи осветилось улыбкой.

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПИСЕМ ЗАНОНИ К МЕЙНУРУ

1

"Ты ничего не говорил мне об успехах твоего ученика, и я боюсь, что обстоятельства так различно сформировали ум поколений, к которым принадлежим мы, и ум искренних и эксцентричных детей сего века, что все твои заботы и самое тщательное руководство не будут иметь успеха, даже если тебе и попадется неофит с более чистым и возвышенным характером, чем тот, кого ты принял под свою кровлю.

Третье состояние существования, которое индийский мудрец вполне верно называет состоянием средним между сном и бодрствованием и не вполне точно называет экстазом, неизвестно жителям Севера, и немногие из них соглашаются предаваться ему, глядя на это состояние, как на Майю, на иллюзию расстроенной души. Вместо того чтобы возделывать эту эфирную почву, из природы, субстанции которой, если она правильно познается, можно было бы выращивать такие роскошные плоды и такие прекрасные цветы, они смотрят на это усилие ума подняться выше узкого мира людей в обитель бессмертных духов как на болезнь, которую доктор должен лечить с помощью лекарства; они не знают, что этому состоянию, в его еще несовершенной, младенческой форме, они обязаны происхождением поэзии, музыки, искусства, всеми идеалами прекрасного, которых не может дать ни сон, ни бодрствование.

Мейнур, в те отдаленные века, когда мы с тобою были сами неофитами, мы принадлежали к людям, для которых реальный мир был закрыт и недоступен. Наши предки имели в жизни одну цель — сокровенное знание. Мы с колыбели были предназначены и приготовляемы к этому, как к жреческому служению. И то, что для нас было азами науки, на то нынешние ученые смотрят с презрением, как на фантастические химеры, или с отчаянием отворачиваются, как от непроницаемой тайны. Даже самые основополагающие начала теории электричества и магнетизма и те для них темны и неясны и служат предметом яростных споров между различными направлениями их слепой науки, а между тем даже в нашей юности как мало из наших братьев достигли первой ступени посвящения. А те, кто ее достиг, после нерадостного обладания теми преимуществами, которых они так жаждали, добровольно покинули Свет, не делая никаких усилий над собой, нашли свою гибель, как пилигримы в пустыне, не выдержав тишины одиночества и испугавшись бесцельности своего пути. Но ты, в котором живет, кажется, только одно желание знать, не спрашивая, к чему поведет оно, к счастью или несчастью, ты часто предлагал себя в проводники тем, которые хотели идти по пути таинственного знания, ты всегда старался увеличить и часто увеличивал число наших адептов, но они были посвящены в твои тайны только отчасти. Тщеславие, страсти делали их недостойными идти дальше, и теперь ты снова в качестве эксперимента, без любви, без жалости подвергаешь эту новую душу всем случайностям ужасного испытания!