Питер Страуб - Пропавший мальчик, пропавшая девочка

Марк отпустил угол жуткого матраса, и тот лег на место. Затем наклонился и заглянул под кровать. То же самое повторил у противоположной стены.

Марк бегло осмотрел ванную. Лохмотья мертвых паутин свисали с окна, и живой паук немногим меньше мыши скоблил лапками внутренний скат ванны, пытаясь выбраться. На кафеле пола лежал налет зернистого светлого порошка.

Двуспальная кровать стояла у внутренней стены спальни побольше. Такой же, как в ванной, порошок был на полу, и когда Джимбо. поднял голову, он увидел желто-коричневые проплешины на потолке. Деревянное распятие висело над изголовьем кровати.

Марк присел и заглянул под кровать. Он издал звук, в котором соединились изумление и отвращение, и, не поднимаясь с корточек, попятился, ведя пальцем вдоль забитого пылью стыка между двумя досками.

Прежде чем Джимбо успел спросить, что он делает, Марк вскочил на ноги. Джимбо направился к противоположной стене и остановился у окна И снова знакомый пейзаж в незнакомом ракурсе показался ему искаженным Дома клонились вперед, уменьшенные перспективой, а еще тем, что казалось чьей-то ненавистью, подозрением и страхом. Джимбо содрогнулся, и вид из окна возвратился к привычной реальности.

— Такое чувство, что... — Марк стоял, прислонившись спиной к внутренней стене. Медленно повернув голову, он стал рассматривать стенной шкаф.

— Какое чувство? — спросил Джимбо.

Марк прошел вдоль стены, открыл дверь шкафа и заглянул внутрь.

— Нашел что-то?

Марк скрылся в шкафу.

Джимбо направился к шкафу и услышал шорох — будто что-то скользило по полке. Из шкафа вынырнул улыбающийся Марк. В руках он держал покрытый пылью предмет, и Джимбо не сразу распознал в нем фотоальбом

Джимбо не мог знать, а Марк не собирался объяснять, что улыбка на его лице вызвана не только этой находкой, но и кое-чем еще: дверью, обнаруженной в задней стене шкафа. У него в голове начала складываться некая теория о доме, который он наконец мог исследовать, и дверь в стенном шкафу, кажется, подтверждала ее.

— Ух ты!

— Ну-ка, — сказал Марк. — Посмотрим, что тут.

Подойдя к окну, он повернул альбом к свету.

Темно-серая от въевшейся пыли обложка когда-то была темно-зеленой. Выдавленные в пластике прямоугольники, напоминающие стеганую ткань, окружали надпись в центре: «Любимые семейные фотографии». Марк раскрыл альбом на первой странице.

Крупный молодой человек в длинном черном пальто и грубых башмаках, чуть склонившись вбок, опирался на бампер старенького «форда» и прикрывал ладонью лицо. На второй фотографии тот же молодой человек стоял в обнимку с улыбающейся девушкой, прямые волосы которой доходили почти до талии; лицо молодого человека было вымарано синими чернилами.

— Ничего себе! — воскликнул Марк. — Смотри.

Закутанный в длинное черное пальто, спиной к камере, человек нагнулся над столом, заваленным струбцинами, шлифовальными инструментами и банками с гвоздями.

Следующий снимок был сделан на лужайке перед домом Трава была не такой густой, как сейчас, и деревья как будто ниже. Открывая фотографу лишь свою макушку, мужчина держал за растопыренные руки мальчика лет пяти-шести.

Рождение сына словно принесло мужчине некое внутреннее освобождение: три следующие фотографии изображали его в разгар вечеринки, судя по всему, в закусочной на берегу озера. Незнакомец в том же привычном наряде разговаривал с другими мужчинами его возраста или постарше. Вот он стоит на пристани у закусочной, а вот уселся на перевернутую лодку рядом с какими-то двумя мужчинами и женщиной с выщипанными бровями и сигаретой в зубах. И на каждой фотографии он позировал так, чтобы лицо его не попало в объектив.

— Как же зовут тебя, козел? — сказал Марк. — Что ж ты рожу-то воротишь, а?

— Аж мурашки по коже, — зашептал Джимбо. — Тот чувак в твоей кухне, он ведь тоже рожу отворачивал.

— Потому что это он, понял? Он самый.

— Что-то мне не по себе, — проговорил Джимбо. — Извини, но, по-моему, не стоило нам сюда лезть. Надо было бросить все как есть и выкинуть этот дом из головы.

— Заткнись.

Марк, хмурясь, вглядывался в фотографии. Вдруг он резко согнул шею, нагнувшись над альбомом

— Интересно... — Он поднял руку и показал на стройного, ковбойского вида парня, тоже сидящего на перевернутой лодке. — Знакомая личность, а? — Марк не собирался позволить сбить себя с толку.

— Разве ты не слышал меня?

— Я прекрасно слышал тебя, но уже поздно что-то менять. А сейчас подойди, взгляни на мужика, на которого я показываю.

Джимбо подумал, что «мужик» немного смахивает на того, что был на старых рекламах «Мальборо», но решил, что лучше этого вслух не говорить.

— Да подойти ты, оттуда не видно. А теперь представь, что он весь в морщинах.

— Так это старик Хилльярд? Иди ты... — Он наклонил голову, чтобы приглядеться к сидящему на опрокинутой лодке человеку, и ему почти удалось представить себе его лицо в морщинах. — А что, вполне возможно.

— Не вполне, а точно. Хилльярд знал этого чувака, понял? Он треплется с ним, они идут вместе опрокинуть по паре пива Надо будет с Хилльярдом поговорить.

— Поговорить могу я, — быстро предложил Джимбо, увидев повод убраться из этого дома

— Точно, ты ведь у него в любимчиках теперь. — Мистер Хилльярд, вывихнувший лодыжку на прошлой неделе, как-то позвал Джимбо и попросил его сходить в магазин за продуктами. — Заглянешь к нему сегодня днем По ходу дела поболтай с каждым, кто с виду достаточно стар, чтобы знать того мужика.

На этот раз к благодарности за великодушно подаренный повод покинуть гнетущую атмосферу страшного дома у Джимбо примешалось подозрение, что Марк пытается избавиться от него.

— А как же ты?

— Шутишь? Пока ты берешь интервью, я буду здесь.

Странная комната на первом этаже, мысль о которой он никак не мог выкинуть из головы, вновь вспомнилась Джимбо. Чем дальше от нее он будет находиться, тем спокойнее. Она словно источала какой-то неестественно жуткий жар или нездоровый запах.

Глаза Марка были необычайно большими и блестели:

— Не стоит нам тут обоим шуровать. Тем более ты хочешь смотаться, правильно?

Джимбо отступил на шаг, на лицо его легла тень сомнения. Противоречивые чувства боролись в его душе — Марк явно хотел избавиться от него. Затем он вновь подумал о человеке с фотографий, о комнате внизу, в которую им предстояло войти, и решил, что вне пределов дома он будет все же полезнее, чем внутри.

— Мерзкое здесь местечко, вот что, — сказал он. — Давит как-то... Жуть, одним словом

Это была правда. Джимбо чувствовал себя так, словно брел сквозь отвратительную субстанцию, которая будет уплотняться и сковывать его ноги, если он задержится здесь. Призрачные паутины Марка были другой формой того же ощущения.