Виктор Точинов - Графские развалины

– Скажите, пожалуйста, – сказала она, – у вас в «Битве Зверя» Заруцкий, он же Азраэль, – ангел Света или все-таки Тьмы? Там, в конце можно понять и так и этак…

– Так оно и задумано, – снова улыбнулся Кравцов, уже вполне искренне. И стал объяснять, что и как у него задумано…

Чего бы ни хотела девушка от Кравцова, подход она выбрала безошибочный. Хочешь свести более близкое знакомство с ребенком – спроси о его любимой игрушке. С женщиной – спроси о ее ребенке. Писателя, особенно начинающего или вконец исписавшегося, надежнее всего спрашивать о его книгах.

Короче говоря, вскоре обнаружилось, что Кравцов идет рядом с девушкой – но отнюдь не к магазину, а в противоположную сторону – по дорожке, ведущей к Спасовской церкви. И с большим жаром продолжает начатые объяснения…

Потом разговор перешел – Кравцова удивило, с какой легкостью и плавностью – на более общие литературные темы. С ней вообще все получалось на удивление легко – не с литературой, с девушкой… С литературой у Кравцова в последнее время отношения складывались непростые.

Когда сквозь зелень лиственниц показалось желтое здание церкви, Кравцов понял: пора знакомиться. Знать, судьба такая. Спорить с судьбой он давно отучился.

– Не стоит говорить мне «вы», – сказала девушка, как будто прочитав его мысли. – Меня зовут Аделина, только не надо называть меня Линой, не люблю это имя. Лучше просто Ада.

В этот момент та часть натуры Кравцова, что искала связи и закономерности в любых случайностях, если было их больше одной, – эта его часть просто-таки остолбенела и застыла на месте. Имя девушки почти полностью совпадало с именем той , рожденной его писательской фантазией… Второе «я» – Кравцов-скептик – толкнул незримого коллегу локтем в бок: что, мол, челюсть-то отвесил? Если ты ее уже видел – и забыл, то с тем же успехом мог услышать ее имя, достаточно редкое, – и тоже забыть. А потом использовал в романе. Только и всего.

Короткая и невидимая миру схватка закончилась решительной победой Кравцова-скептика. И на слова девушки ответил именно он:

– Согласен, Ада. Но тогда ответная просьба: и вы зовите меня на «ты» и по фамилии, Кравцовым.

Он говорил и сам удивлялся себе – обычно переход на «ты» занимал у него куда большее время. Даже с молодыми симпатичными девушками.

– Вы тоже не любите… – начала было Ада, но быстро перестроилась: – Ты тоже не любишь свое имя?

– Полное – Леонид – еще ничего, – вздохнул Кравцов. – Так ведь все тут же начинают сокращать: Леня, Ленчик, Леон, Лео… Тьфу.

– Хорошо. Клянусь и обещаю: никаких Ленчиков! – Она засмеялась. – Кажется, по такому поводу полагается выпить на брудершафт?

Прозвучало это полушутливо. Но лишь полу-.

– Увы, здесь не наливают, – в тон ответил Кравцов, кивнув на церковь.

Она сказала неожиданно серьезно:

– Мне вообще не по душе этот храм… Какой-то он… Похож на лебедя с ампутированными крыльями.

Кравцов кивнул. Сравнение ему понравилось – точное и емкое. Писательское .

Церковь в Спасовке стояла когда-то красивейшая, знаменитая на всю округу – высокая, с девятью устремленными ввысь куполами, за много верст видными в хорошую погоду. И ныне, глядя на ее остатки , становилось ясно: архитектурный памятник был незаурядный. Но осталось после Великой Отечественной немного – всю верхнюю часть, все купола-маковки срезало как ножом снарядами. Потом, после войны, прилепили на скорую руку сбоку, на самом краю крыши один куполок под скудную звонницу – так он и стоял уж сколько десятилетий; и выглядела бывшая красавица-церковь странно и неприятно – действительно как лебедь с ампутированными крыльями… Точнее не скажешь.

– Тогда тебе придется пригласить меня в «Орион», – вернулась к теме Ада. – Единственное подходящее место здесь. Остальные – для иссыхающих от жажды пролетариев сохи и сенокосилки. А пить на брудершафт разливной портвейн – даже с известным писателем – совсем не романтично. Значит, кафе «Орион». Найдешь, где это? – спросила она, не давая Кравцову времени на раздумья.

– Найду, – ответил он с легким сомнением. В трафаретном сценарии знакомства Ада играла явно не свою роль. Мужскую. Времена… Или у поклонниц это общепринятая тактика?

– Тогда в семь вечера, у входа. Договорились? – Она улыбнулась так, что легкое сомнение Кравцова стало невесомым и бесследно рассеялось в околоземном пространстве.

– Договорились.

– А сейчас мне пора, – сказала Ада. – Надо немного побродить по кладбищу в одиночестве. Знакомые – когда узнали, что еду сюда на все лето – просили разыскать могилу одного предка. И привезти им фотографию.

– Может, поищем вдвоем?

– Не стоит… Место тут такое, что не стоит.

Сформулировала она не особо внятно, но Кравцов понял. Спасовское кладбище – спускающееся по склону к Славянке величественным амфитеатром – было старое, красивое и напоминало парк куда сильнее, чем уцелевшие возле графских развалин липы. Но прогулки с девушками здесь действительно казались неуместными…

…Глядя, как мелькает среди зелени, удаляясь, белое платье, Кравцов подумал: а ведь меня только что «сняли». Или «склеили». Впрочем, неудовольствия эта мысль не вызвала.

Вернувшись в вагончик, Кравцов первым делом загрузил в холодильник купленные продукты из двух полиэтиленовых пакетов. Затем прошел в бригадирскую, увидел компьютер – и вспомнил про обещанную Танюшке сказку. Учитывая его нынешнюю скорость письма, начать стоило прямо сейчас.

Кравцов включил свой раритет, уселся перед экраном, задумался. Сказка о предмете… Что бы этакое сочинить не слишком банальное? Описать клинок, дремлющий в музейной витрине и вспоминающий о былых сражениях? Не больно-то оригинально, кто только не живописал поток сознания колющих и режущих предметов. Стоит взять что-нибудь более современное… Пулю, например. Сочинить, как она уныло сидит в обойме, стиснутая шейкой гильзы, в окружении точно таких же товарок. Но она, в отличие от них – тупо и неохотно ждущих своей очереди отправиться в первый и последний полет, – она видит сны о прекрасном солнечном мире, и мечтает познать его, и мечтает вырваться – пусть с болью и кровью – из тесного плена. А потом – выстрел! И она летит, и успевает исполнить мечту за короткие мгновения полета – и разлетается на куски в конце его не от сидящей внутри капельки ртути – но просто от счастья. В финале можно добавить всего одну фразу – что взорвалась она, попав в голову парнишки-срочника при первом штурме Грозного…

Идея неожиданно понравилась, он даже потянулся к клавиатуре, но вовремя опомнился, представив такой опус в тетради пятиклассницы. Вообще-то теща жестко редактировала его «помощь» Танюшке… Но тут случай клинический, редактура бессильна.