Виктор Точинов - Графские развалины

Другой небанальный предмет в голову не приходил. Банальные же вызывали скуку. Он кинул взгляд вокруг. Ничего интересного.

И тут замурлыкал телефон.

Танюшка? – подумал Кравцов. Вот пусть и конкретизирует задание.

Но это оказался Пашка-Козырь.

– Паша, назови первый пришедший в голову предмет, – тут же попросил его Кравцов.

– Э-э-э… Кравцов, у тебя все в порядке? Может, мне подъехать? – В голосе Паши слышалась тревога.

– Назови, назови, мне для работы надо.

Козырь успокоился мгновенно:

– Так бы и сказал… Ну карандаш.

– Почему карандаш? – удивился Кравцов.

– А я его в руках держу… Слушай, я вообще-то по делу…

Дело у Козыря оказалось следующее: в пятницу он приезжает в Спасовку, Наташа с детьми приедет в субботу или воскресенье – а пока они не подъехали, есть мысль сходить на охоту. Да он и сам знает, что весенняя закончилась, но у него есть разрешение на отстрел с научными целями. Нет, какие там лоси-медведи и большие компании, – скромно, вдвоем, пострелять по вальдшнепам на тяге… Короче: брать ружье для Кравцова? А-а, свое есть и к пятнице подвезет? Тогда все, пока.

Закончив разговор, Кравцов набрал большими буквами через весь экран обретенное с Пашкиной помощью название: «СКАЗКА О КАРАНДАШЕ», подумал и приписал сверху «Татьяна Кравцова». Пусть будет такой псевдоним…

Начало родилось на свет с изумительной легкостью: «Жил-был Карандаш…» А потом.

Потом он увидел . Увидел этот самый карандаш, и как он жил, и кем он был, и какие у него случились проблемы, и как он с ними боролся…

Он не видел текста, стремительно возникающего на экране. Не видел клавиш. Он оказался там . Внутри. В глупой сказке о глупом предмете…

Когда на экране появились слова «Тут и сказке конец», Кравцов медленно, походкой сомнамбулы, добрался до холодильника и достал припасенную на всякий случай поллитровку… Он прозрел ! Сто наркомовских грамм принять по такому случаю полагалось… Он не задумывался о возможном качестве родившегося текста, и о том, что вернувшийся дар может и не коснуться создания триллеров, и о том, что карьера детского писателя-сказочника никогда его не привлекала… К чему задумываться? Только что, сию секунду прозревшему человеку все равно, что перед глазами – картина Рафаэля или панорама городской свалки, важен сам процесс…

Он выпил законные наркомовские и стал читать – медленно, вдумчиво. Потом – еще медленнее, внося необходимые правки. Теща, понятно, не оставит от сказки камня на камне… Не суть. Процесс пошел!

Кровавые мальчики исчезли из глаз.

Надолго ли?

Жил-был Карандаш. Жил в стакане, что на столе у Сережки. Их там много жило, карандашей. Но все были острые, а этот – тупой. Обидно.

Другие дразнились:

Тупой – геморрой!

Тупой – рот закрой!

Тупой – штаны с дырой!

Тупой! Тупой! Тупой!

Он хотел объяснить:

– Я не тупой, я просто незаточенный…

Куда там… Дразнили пуще прежнего, вовсе уж неприлично. Так жить нельзя. И Карандаш пошел к Точилке. (Карандаши часто гуляют, когда их никто не видит. Порой забредут куда-то – вовек не отыскать. Так и приходится идти в школу – без них.)

– Добрый день! Поточите меня, пожалуйста!

Карандаш был тупой, но очень вежливый. По жизни это помогало, хотя не всегда.

Точилка оказалась китайской. Красивая, в виде собачки. Морда у собачки-точилки улыбалась. А карандаши ей засовывали… В общем, с другой стороны.

– Сиво-сиво? – сказала Точилка по-китайски. – Мая-твая не панимай…

Вежливый Карандаш объяснил:

– Уважаемая Точилка! Разрешите мне засунуть, то есть засунуться, в общем, залезть вам в…

Он сбился и замолчал. Карандаш был молод и застенчив. И в первый раз имел дело с точилками.

Но Точилка поняла.

– Сунь-сунь? Эта мозина… – сказала она по-китайски. И добавила на чистом русском:

– Деньги гони!

Денег у Карандаша не было.

– А без денег никак?

– Сиво-сиво? – снова сказала Точилка. – Мая-твая не панимай…

Карандаш отправился к Рублю. Тот давным-давно закатился в щелку и лежал там, никем не замеченный.

– Уважаемый Рубль! Не могли бы вы дать… дать мне… в общем, дать мне себя, чтобы…

Карандаш опять сбился. Но Рубль все понял, он был очень умный. У него даже имелась голова – большая, лысая, изображенная в профиль.

– Вег'нуться в г'ыночные отношения… – вздохнул Рубль. – Заманчиво, заманчиво… Увы, батенька, увы. Я неденоминиг'ован и сг'едством платежа послужить вам не смогу.

Карандаш не знал таких слов. Но понял, что ему опять отказали.

Рубль наморщил лысину и добро прищурился.

– Но дам вам совет, батенька. Тут недавно пг'олетал Доллаг'. Падал… Очевидно, на пол. Попг'обуйте договог'иться с ним…

– Спасибо, уважаемый Рубль. До свидания.

Доллара на полу Карандаш не нашел. Наверное, тот снова поднялся. Доллар надолго не падает.

В стакан Карандаш не вернулся. Ну их, этих острых, что считают себя умными. Грустный и несчастный Карандаш лежал на полу. Пыльно и скучно, зато не дразнят.

Там его и нашла Танюшка. И тут же радостно прокричала эту новость:

– Я нашла карандаш!!!

– Это мой! Отдай! – восстал Сережка против наглого передела собственности.

Счастье – это быть кому-нибудь нужным, подумал Карандаш, когда с двух сторон в него вцепились четыре руки. И стал счастлив.

Он счастлив до сих пор. Вернее, они – две половинки карандаша. Никто не дразнит их тупыми, обе заточены. Обе при деле: пишут, чертят, рисуют, подчеркивают, ковыряют в ухе… Регулярно навещают Точилку. Правда, после каждого визита становятся короче. Скоро совсем кончатся. Тут и сказке конец.

Романный герой – если уж не получилось умереть с любимой женой в один день – просто обязан хранить верность усопшей супруге в течение хотя бы десятка глав после похорон. Закон жанра.

В романах писателя Кравцова действовали другие герои – да и сам он был другим. Нельзя любить мертвых, и невозможно изменить мертвым, – можно лишь хранить о них светлую память. По крайней мере, Кравцов считал всегда именно так.

Короче говоря, новая женщина в жизни Кравцова появилась через два месяца после гибели Ларисы. Появилась и быстро исчезла. Потом появилась вторая, третья – и тоже не задержались. После расставания с четвертой он понял – да, мертвых любить нельзя. Но попасть в ситуацию, когда заменить тебе ушедшую любимую никто не может, – вполне реально. Что, собственно, с ним и произошло.

Не то чтобы у него так уж свербело уложить кого-то в неостывшую супружескую постель… Нет, скорее хотелось заполнить хоть чем-то огромную зияющую дыру, появившуюся в его жизни. Чтобы самому не свалиться туда…