Виктор Точинов - Сказки летучего мыша

На столе поблескивало нечто небольшое. Кравцов оглянулся на отверстие в стене – три или четыре выпавших камня – через которое проник сюда. И осторожно подошел к столу. Маленький блестящий предмет на столе оказался гильзой от немецкого «шмайссера» времен войны. Однако, судя по внешнему виду, патрон этот выстрелил сегодня, самое раннее – вчера.

Действительно ли эта медяшка старая, военная, сохранившаяся тем же непонятным способом, что и складной ножичек или фонарь с Чертовой Плешки? Кравцов перевернул гильзу, попытался разглядеть цифры, выбитые на донце. Не получилось, он шагнул поближе к факелу…

– Не стоит портить зрение, – прозвучал голос из неосвещенного угла. – Гильза сорок третьего года. Только стреляли не из «шмайссера», а из «вальтера», принадлежавшего оберштурмбанфюреру СС Гельмуту-Дитриху Кранке.

Обернувшись на истошный Танькин вопль, Колян чуть не выронил топорик из рук. Мерзкая шевелящаяся куча дерьма в буквальном смысле слова заглатывала его жену! Ноги и нижняя часть торса уже исчезли. Руками Танька пыталась за что-то ухватиться – пальцы скользили по гладким плиткам пола. Вопль не смолкал, терзал уши.

Колян взревел раненым быком, заглушив супругу. Он только что собирался разделать ее, как телячью тушу, – но сам! Сам! На хрен конкурентов! Невозможность и невероятность наблюдаемого зрелища Прохоров не осознал.

Подскочив к гадине, он рубанул ее молодецким ударом – словно перед ним на колоде лежал здоровенный кус говядины и надо было перерубить кость с первого раза. Бесформенная груда содрогнулась. Из раны ударила струя черной жидкости – далеко, сильно.

Колян размахнулся снова – и почувствовал странный холодок внизу. Опустил взгляд – проклятая куча раздалась еще больше и накрыла его ноги до щиколоток. Удар получился несильный, смазанный. Топорик, погрузившийся в тушу, рвануло из рук. Вернее, рвануло вместе с рукой – и втянуло ее почти по локоть. Колян дернул изо всех сил, выдрал руку, покрытую комками слизи. Оружие осталось в глубине туши. Ноги Прохорова тем временем по колени ушли в тело твари.

…Доктор Марчук был еще жив. И не потерял сознание. Отточенное до бритвенной остроты лезвие топорика разрубило ему кисть, – и, слегка изменив направление полета, скользнуло по черепу, оскальпировав доктора: изрядный кусок окровавленной кожи свисал на лицо. Видел происходящее Марчук лишь одним глазом. Видел, как туша окончательно втянула не прекращавшую вопить Татьяну. Видел, как проигрывает схватку маньяк с топором, непонятно зачем рубанувший его по черепу.

Сил встать на ноги уже не осталось, и доктор попытался отползти подальше. Не удалось и этого. Кровь хлестала из раненой руки – и вместе с ней стремительно уходила жизнь Марчука…

Колян дрался отчаянно. Лишившись оружия, рвал плоть твари голыми руками – прочностью она не отличалась. Выстрелившее из кучи щупальце обхватило горло – Колян попытался вцепиться в него зубами. Даже когда тело Прохорова полностью оказалось внутри туши – разросшейся почти вдвое – ее содрогания повторяли его последние движения.

Потом тварь надвинулась на Марчука. Ей тоже пришлось нелегко – черная жидкость (кровь?) лилась и сочилась из нанесенных Коляном ран. Слизь и что-то еще, более плотное, отваливалось большими комками. И двигалась в сторону забившегося под стол доктора тварь гораздо медленнее. Его последняя связная мысль была о заказанном в ресторане столике и о том, что зря он ответил на звонок Слободчикова…

– Долго же пришлось тебя ждать… – сказал Летучий Мыш. И прибавил ехидно: – Все писатели такие тугодумы?

Голос у него был тоненький, пищащий, – но при этом весьма громкий. Часть звуков, без сомнения, находилась в ультрадиапазоне – и они вызывали неприятное ощущение: словно вниз по хребту проводят чем-то холодным, острым, опасным…

Кравцов ничего не ответил, с сомнением разглядывая собеседника в свете факела, извлеченного из держателя и поднесенного поближе. Господин писатель, честно говоря, ожидал встретить человекообразное нечто … По аналогии: вороны – старик Ворон; нетопыри – Летучий Мыш. Здесь же…

Здесь же, в дальнем углу подвала, висела – вниз головой, вцепившись в неровность свода – летучая мышь. Если, конечно, бывают летучие мыши ростом с шестилетнего ребенка, обладающие богатой мимикой морды и даром человеческой речи… Не бывают! – решил Кравцов. И вынес вердикт:

– Опять кошмарный сон… Ты всего лишь мое сновидение, дружок…

Так и есть, судя по всему. Сам не заметил, как под шум дождя разморило.

– Ну конечно! – обрадовалось сновидение. – А ты что подумал? Что я Леонардо ди Каприо? Вишу тут и жду, когда Стивен Спилберг предложит мне новую роль в фильме про графа Дракулу?

И Мыш издал длинную переливчатую трель – не иначе как рассмеялся. Кравцову показалось, что ползшее по хребту холодное лезвие вонзилось глубоко-глубоко.

Летучий Мыш переступил лапами, вцепившись в свод поудобнее. При этом широко взмахнул крыльями – пламя факела заколебалось. Кравцов увидел, как на лапе Мыша что-то золотисто блеснуло – кольцо? Какое-то другое украшение? Он поднес факел поближе…

– Убери-и-и-и! – разгневанно просвистел Мыш. Вонзившееся в хребет писателя лезвие провернулось резко и больно. – Что за эсэсовские методы? Пришел в гости – так не слепи глаза хозяину! Хуже Кранке, честное слово, – того тоже в приличные дома пускать было нельзя.

Кравцов отодвинул факел, так и не разглядев странное украшение. Даже во сне не стоит хамить собеседнику. Но попросил:

– В таком случае ты не мог бы разговаривать более приемлемым для человеческого уха голосом? Глушить гостей ультразвуком тоже не слишком-то учтиво.

Мыш ответил после паузы в две-три секунды, ответил глубоким звучным баритоном:

– Простите великодушно, милостивый государь. Я могу лишь догадываться о смысле упомянутого вами термина, но постараюсь впредь воздерживаться от звуков, которыми привык изъясняться наш рукокрылый друг.

Так… Похоже, собеседник у Кравцова сменился. В сновидениях и не такое бывает. И господин писатель тоже отошел от фамильярного тона начала беседы:

– Насколько я понимаю, вы – не Летучий Мыш?

– Штабс-ротмистр Отдельного корпуса жандармов Дибич, к вашим услугам. Хотя и Летучий Мыш – тоже я. Отчасти.

– И много у Мыша таких… составляющих? – Беседа с собственным сновидением стала увлекать Кравцова.

– Предостаточно, родственничек, предостаточно! – запищал вновь Мыш. – Каждый раз одно и тоже: приходит кто-то новый, любопытствует: что же за странные вещи тут творятся? – и присоединяется к нашей милой компании. Один, правда, ускользнул – как лиса, оставившая лапу в капкане. Вернее, две задних лапы.