Жан Рэ - Черные сказки про гольф

Вопросом занялся комитет; после двадцати бурных заседаний — по одному в неделю — большинством в три голоса было решено открыть подозрительный шкафчик.

Там оказалась керосиновая лампа.

— А женские раздевалки? — шепнул саркастический голос.

Мы свысока отвечаем:

— Женская раздевалка — обезумевший пригород Сент-Оноре. Герлен там соседствует с Ланвеном; Убиган душит Коти.

Не открывайте шкафчик: вам в лицо ударит „Скандал“ или ухватит за нос „Суар де Пари“. Никто не может знать, как подействует на вас „Парфюм Энконю“; подумайте о странных и исторических любовных увлечениях принцессы Клевской…

И не надейтесь взять в качестве „сувенира“ бюстгальтер или еще более пикантные туалетные принадлежности.

Дамы-гольфистки такого не носят.

Хардинг навел бинокль на старенький „даимлер“, направлявшийся прямо на юг, чтобы выехать на мощеное шоссе Карлайля.

Он пожал плечами и бросил прямо в лицо ветру, дувшему со стороны Сольвея, давно заученную фразу:

— И дело с концом!

Увы! Я не могу сразу перейти к сути рассказа. Я должен последовать примеру авторов, которые исследуют гражданское состояние своих персонажей, копаясь в древних церковных записях, описывают кресла, в которых те дремлют, а также ландшафт, в котором разгуливают их собачки во время прогулок.

Между Сольвей Ферс и нижней частью Шевиотса лежит обширный пустырь, едва способный прокормить тростник и вереск. Текущую вдоль него и впадающую в Иден речушку так и называют Речушкой, что равносильно тому, чтобы собаку наречь Собакой, а лошадь — Лошадью.

Последние усачи в Речушке погибли в 1699 году по вине одной колдуньи, которую, кстати, сожгли живьем.

Если нарисовать геометрический план этих бесплодных земель, то можно заметить, что они имеют форму пятиугольника, отразившегося в кривом зеркале, ибо он вытянут в длину, и одна из вершин смотрит прямо на юг.

Теперь можно с некоторым удивлением спросить, по какой случайности в каждой вершине этого пятиугольника располагаются пять жилищ, помпезно именуемых „замками“, хотя подобного названия заслуживает только одно — Гроув-Манор. Жители Сольвея однако называют остальные четыре жилища по-иному — „гнездышками“ Кормика, Дошера, Пармиттера и Хардинга по имени их обитателей.

Только Гроув, сэр Сайлас Беретон Гроув, богат, и только Хью Хардинг молод и красив.

Гроув пользуется репутацией гордеца и оригинала. Судите сами, насколько он этого заслуживает — узнав, что в прошлом веке его однофамилец, физик Гроув создал электрическую батарею, где вместо цинковых пластин в батареи Бунзена поставлены толстые платиновые пластины, он установил в подвале замка огромное количество подобных батарей для освещения жилища.

Он истратил целое состояние на платину, а результат оказался плачевным.

Однажды вечером замок остался без света — воры проникли в погреб и извлекли драгоценный металл из батарей.

Сэр Сайлас Гроув счел происшествие веселым, но заменил батареи на динамо-машину.

В другой раз он решил акклиматизировать скунсов. [28] Скунс — разновидность хорька, встречается в США. как биологическую защиту использует зловонный запах. Он выпустил на волю этих вонючек, и они поселились в деревне Рагглтон. Невыносимое зловоние изгнало оттуда всех жителей, и сэр Сайлас Гроув по приговору карлайльского суда, не моргнув, заплатил десять тысяч фунтов за причиненные убытки.

Как и почему этот набоб без меры влюбился в гольф? Об этом вы узнаете из продолжения нашей истории.

Однажды, когда в замок к Гроуву по приглашению явился его сосед Хью Хардинг, сэр Сайлас держал книжечку в шикарном переплете: „Кодекс игры в гольф“, принадлежащую перу Остина Кингейза.

— Мистер Хардинг, — начал он, — вы один из лучших гольфистов Англии и Шотландии…

Хардинг покраснел. Гроув был прав, но эта истина возвращала его назад на несколько лет в ту счастливую эпоху, когда он был богат и мог позволить себе наслаждаться всеми радостями жизни.

Он кивнул.

— Вам конечно известна эта книга, — спросил Гроув.

Хардинг улыбнулся.

— Любому гольфисту столь же непростительно не знать имени Кингейза, как и французу имя Наполеона. Но его кодекс… — Хардинг продолжил с растущим жаром, — просто ужасен. Он не допускает ни единого оправдания. Игрок, теряющий свой мячик, почти всегда проигрывает партию; он выступает против слишком легких препятствий; он устраивает целый балет вокруг возможности приподнять мяч для удара там, где нельзя орудовать клюшкой; он использует больше штрафов, чем юный безумец конфетти на карнавале.

— Хорошо, хорошо, — улыбнулся сэр Сайлас Гроув, наливая своему гостю Хант Порт 1863 года. — По поводу игры ясно, но знаете ли вы что-нибудь об авторе этой замечательной книжки?

— Простите, сэр Сайлас, у гольфистов существует культ великих имен, даже… если что-то заставляет их отказаться от игры. Кингейз был австралийцем. Америка послала Брастона, Перльматтера и Орвуда в Сидней, чтобы обыграть его. Они вернулись домой с позором.

Но слава не помешала Кингейзу окончить свои дни трагически…

— В приступе ярости он размозжил своему кэдди череп ударом клюшки, — добавил Гроуз. — Мальчуган умер, и Кингейза повесили.

— Жуткая смерть, — пробормотал Хардинг и вздрогнул.

— Кое-кто умирает так, другим улыбается случай, — вздохнул хозяин замка. — Вы читали „Балладу Редингской тюрьмы“ нашего великого Оскара Уайльда?

— Куда вы клоните, сэр? — бледнея пробормотал Хардинг.

— Я вспоминаю последние слова этой поэмы: „Но каждый, кто на свете жил, любимых убивал“. Вы убили ту, которую любили, но из двенадцати честных граждан, судивших вас, более половины сомневались в добродетели своих жен или любовниц. Это был ваш шанс… Он сохранил вам жизнь, но отнял состояние.

Хардинг, покачиваясь, встал.

— Нам больше не о чем говорить, сэр Сайлас.

— Напротив, Хардинг… Вот уже два года, как вы не платите за ваше „гнездышко“, как сказали бы сольвейцы, а оно принадлежит мне. Кроме того, вы подписали карлайльскому ростовщику четыре векселя, которые вам никогда не удастся оплатить. Я выкупил их. А теперь посмотрите на этот рисунок.

Гроув извлек из книжки Кингейза листок бумаги и протянул его Хардингу.

— Похоже на яйцо, — сказал молодой человек.

— Справедливо замечено… Это поле для гольфа, которое я собираюсь разбить на пустыре вдоль Речушки.

— Территория кажется мне огромной, — возразил Хардинг.

— Так оно и есть… Кингейз любил огромные поля. А что вы скажете о препятствиях, достойных его памяти?

Хардинг подумал о большом количестве холмов и ручейках, валунах, кустарнике, оврагах и канавах и повторил слово „огромное“.