Виктор Куликов - Первый из первых или Дорога с Лысой горы

Сегодня Дикообразцев спальню не открывал, ключ от нее никому не давал и не видел, чтобы кто-нибудь в нее входил. Он бы не пропустил этого, не мог не заметить.

Поэтому реплике из-за стеклянной двери спальни Александр Александрович ужаснулся.

Реплика смазала и самодовольство на лице Слюняева. С амфорой и пустым стаканом в руках киновед взирал на дверь непонимающе.

И оба они напряглись, когда дверь резко открылась…

Дверь резко открылась, и в приемную явилась безмятежная улыбка средней упитанности человека во всем джинсовом. И рубашка, и жилетка, и брюки, и даже верх тупоносых туфель были у него из радостно-голубой джинсовой ткани.

Перешагнув порог, тугощекий незнакомец с солидным мясистым носом, влажными темными глазками и модно стриженной золотистой шевелюрой остановился и заулыбался вовсе восторженно:

— Ну, здравствуйте, господа! Или прикажете назы вать вас товарищами? — обратился он к молча разгляды вавшим его Дикообразцеву и киноведу.

Не удостоив ответом эти слова, исполнительный директор со вскипающей злостью спросил:

— Вы, собственно, кто? И как оказались в этой ком нате?

Златоволосый обескураженно развел руками:

— Простите, но у вас тут был такой бедлам, и к тому же вы, многоуважаемый Александр Александрович, были так заняты, что я счел за благо не мешать вам и подождать там, — он качнул головой назад, на застекленную дверь. — Здесь, к счастью, было открыто…

— Так кто же вы, и что вам надо? — Дикообразцев пришел в себя, взял себя в руки, голос его зазвучал почти спокойно и деловито.

Джинсовый гость погрустнел лицом:

— Кто я?.. Я часть той силы… — он смущенно кашлянул, замолк, но тут же продолжил; — Каюсь, каюсь! Клянусь, что больше никогда не войду в чужую опочивальню, не заручившись предварительно согласием хозяев. Хотя проникать в чужие опочивальни без предварительного уведомления — занятие из самых увлекательных. Не так ли?

— Хватит! — перебил Дикообразцев… — Вы можете вразумительно объяснить, что вам собственно надо?

Исполнительный директор начал приходить в ярость. Вот только сумасшедших ему сейчас и не хватало! А этот нахальный тип, безо всякого сомнения, сумасшедший.

— Нет, многоуважаемый Александр Александрович!

Не сумасшедший я. Ничуть, — возразил его мыслям джинсовый. — Это вам может подтвердить и начальник канцелярии сэра Девелиша Импа, у него имеется полней шее на меня досье. Замечу, кстати, что сэр Девелиш Имп не держит у себя на службе людей, душевно нездоро вых… Нет, у него в штате состоят два законченных, я бы даже сказал, патологических мерзавца, способных на любую подлость, и один врожденный убийца, в свое время поотрубавший головы всем мужчинам одного немногочисленного, но чрезвычайно воинственного африканского племени. Но прошу отметить, обезглавил он только представителей сильного пола.

От имени Девелиша Импа в нос Дикообразцеву в который уж за этот день раз ударил жар чесночного дыханья.

— Вы имеете какое-то отношение к Девелишу Импу? — голос Александра Александровича ослаб.

— Прошу прощения, но к сэру, — сакцентировал гость, — Девелишу Импу… — и выжидательно глянул на Дикообразцева.

Исполнительный директор понял его взгляд и повторил:

— К сэру Девелишу Импу, к сэру!

— О, да, без всякого преувеличенья могу сказать, что к корпорации сэра Девелиша Импа я отношение имею. Чем и горжусь!

— Так кем же вы будете? — встрял опохмеленный киновед, глаза которого уже затуманились.

Кивнув ему, джинсовый сказал:

— Нет, я и вправду часть той силы, которая в мире кино именуется империей сэра, — он покосился на Дико образцева, — сэра Девелиша Импа. Я представляю его корпорацию в России. Так сказать, советник по русским делам. А фамилия моя Поцелуев. К вашим услугам!

Советник Девелиша Импа по русским делам? Вот те на-а-а…

Да не мог он пробраться в спальню, в нее никто не входил, в этом Александр Александрович уверен был абсолютно.

Дикообразцев не знал, что сказать, а потому ничего и не говорил, что можно смело считать одним из признаков мудрости.

А на лице Поцелуева снова царила ласковая безмятежность. С нежностью глядя на Слюняева, он говорил:

— Возвращаясь к вашему вопросу о том, где про дается такое вино, хочу еще раз заверить, что оно не про дается нигде. Нигде во всем мире. Ручаюсь головой!

Киновед покосился на амфору:

— Тогда как оно попало сюда?

— Все очень просто. — с готовностью образцового гида принялся объяснять Поцелуев. — Все, что сейчас находится в вашем холодильнике, кстати и не в обиду будет сказано, холодильнике весьма устаревшей модели, но это мы исправим, все эти напитки, уважаемые господа, присланы вам в подарок сэром Девелишем Импом. Ну а доставить их и незаметно поместить в холодильник проще простого. Поверьте, я и не на такое горазд!

Мимо ушей пропустив похвальбу Поцелуева, киновед продолжал упорствовать:

— Но если винцо это нигде не продается, то где его достает сам сэр Девелиш Имп?

— Этому замечательному анжуйскому, как вы изволили выразиться, винцу почти две тысячи лет, — уточнил Поцелуев. — У него чрезвычайно изысканный букет, который с первого стакана можно и не оценить по-достоинству. Поэтому я очень рекомендую вам, господин Слюняев, выпить еще. Да я и сам пригубил бы стаканчик-другой с удовольствием… Надеюсь, что и вы многоуважаемый Александр Александрович, не откажетесь. Ну, полстаканчика?

И Дикообразцев к собственному удивлению согласился;

— Разве что… попробовать…

Пока Слюняев наполнял анжуйским стаканы, Поцелуев продолжал:

— Что же касается того, где сэр Девелиш Имп достает подобные вина, а в вашем холодильнике, говоря между нами, собрана сейчас коллекция буквально уни кальных вин, то на этот вопрос я вам ответить не могу.

Да и разве важно, откуда что берется? Куда как важнее, чтобы бралось оно в нужное время и в необходимом количестве. Не так ли?!

Раздав стаканы, киновед поинтересовался:

— За что будем пить?

— Возьму на себя смелость, — откликнулся Поцелуев, — предложить тост за наше знакомство, которое повлечет за собой последствия необыкновенные.

— Отлично! За знакомство, — немедленно поддержал Слюняев и приник к стакану.

Вино, как понял Дикообразцев, и в самом деле было отменным. Такого он еще не встречал.

Александра Александровича поразил странный вкус, в котором тонкую сладость дополняла и ни в коем случае не портила легко обжигающая горчинка. И первый же глоток наполнил рот прохладной свежестью.

Получалось что-то невозможное… И не успел Александр Александрович поставить опустевший стакан на стол, а будоражащее тепло уже растеклось по всему его телу и чуть вскружило голову.