Райдо Витич - Страж седьмых врат

Нет. Нечего ей желать. Все богом дадено.

— Может, еще подумаешь? — протянула лениво рыженькая.

— Я, слава Богу, не инвалидка. Что загадаю, сама и исполню. А вы мне в этом без надобности, — заявила Варя и встала, гордо расправив плечи: пускай других искушают, она уже ученая. — Как по-другому от него освободиться?

— Да легко, — прищурилась черненькая и зловеще улыбнулась, — другому подари или в камень заключи да закопай.

Варя побледнела: нечисть — одно слово.

Это ж каким аспидом быть надобно, что свое горе чужому отдать, на муки обречь не повинного и при том сознательно?!

А заключить и закопать?… Другим маяться, ежели вновь найдут. И так до бесконечности? А Ему-то каково? Хоть и демон, а по дому, поди, скучает, хоть и черна душа, а тоже имеется и боль чувствует. Что ж над ним измываться-то? Не по Божьи то, не по-людски.

— Что сделать, чтоб и он не мучился, домой вернулся и людей не губил?

Гурии переглянулись, нахмурились дружно и…растаяли, а Он руку протянул.

Вот и ответ.

Готова ли ты, Варвара, душой своей бессмертной и жизнью, дорогу демона в ад оплатить, и других спасти?

Сникла девушка: жить любому хочется и ей. Девятнадцать лет всего по земле и хаживала… А душу отдай, тогда и вовсе жить не придется, не час и не год страдать будешь.

Как же решиться на такое не спьяну да не в бреду?

Пока она думала, Он исчез.

Г Л А В А 3.

На работу Варя собиралась лениво, нехотя, боязно было: а ну Он за ней увяжется? Скольких еще сгубит?

И комнату покидала с подспудным чувством, что не вернется больше. Оглядела обжитое жилище с сожалением, поклонилась домовому с благодарностью за добро и плотно прикрыла двери. Жалко. И занавеску, и герань на окне, и иконы бабушкины.

Оставила ключи на вахте и шагнула на улицу. Если получится задумка Тимофея Андреевича, так вернется и иконы в отчий дом возвернет и бабушку обнимет, а нет…

Варя тяжко вздохнула, сдерживая слезы, и поплелась в сторону трамвайной остановки. Метров десять прошла и почувствовала Его присутствие. Обернулась — стоит. Минуту друг друга рассматривали — Он, как обычно, не понятно о чем думал, не известно, что хотел, она — с легкой грустью и апатичной отстраненностью. Только внутри, где-то в глубине памяти плакала маленькая девочка, несправедливо изруганная за детское баловство. Не будет у нее взрослой жизни, в которую стремилась, которую ждала, обещая бабушке с обидой, что вот своих-то деточек, она ни за что ругать не станет…

И правда — не станет. Потому что некого ругать и не кому.

Он руку протянул, уставился выжидательно. В глазах пламя зеленое.

— Время дай…подумать, попрощаться… — попросила еле слышно, почти смиряясь с неизбежным.

Опустил руку, взгляд на солнце перевел. Поняла Варя — до вечера всего и сроку дал, а как закат пойдет….

Не хотелось о том думать. Развернулась и пошагала, увеличивая темп с каждым шагом, словно сбегая от черных мыслей. Только разве от них уйдешь? Или от Него?

— Ты что грустная такая? — озаботился Глеб, подошел к окну, в которое Варя ничего не видя, глядела.

Она повернулась, руки от груди отняла и потертый, бархатный мешочек в ладонь сунула:

— Жене передай, пусть заваривает да пьет вместо чая. Глядишь, и народится у вас дитя. Травка здесь крепкая, для женщин помощница особливая. А это, — второй мешочек сунула, — Марии Ильиничне передай, для внучки. Может и ее поднимет…

— Ничего не понял, — растерянно пожал плечами мужчина, — при чем тут Катя? Мария Ильинична?

— Ты сам говорил: пятый годок живете, а деток нету. Моя бабушка в таких случаях травку эту давала…

— Варь, ты меня не слышишь? Я о тебе спрашиваю. Дети…Да сами мы разберемся и Мария. Ты-то почему такая потерянная? Заболела или обидел кто? Ты только скажи.

— Кто ж обидит, люди здесь, что вода в ключе. Не грустная я, притомилась малость. Ты иди, да как сказала, сделай.

Глеб головой качнул с укором, но выпытывать не стал и ушел. Варя перекрестила его в спину и принялась обед на завтра готовить — разогреть-то, поди, сами смогут?

Не верилось ей, что завтра вновь она всех увидит, а так хотелось…

Лоток с курицей в духовку сунула и опять в окно посмотрела: движется солнце, клониться. Сердце оттого трепещет и болит, а душа уж давно сжалась и затихла, спрятавшись, словно испуганный котенок под лавку. А как не бояться? Не болеть, не переживать? Да толку? Четыре часика ей всего и отмеряно.

Кур остудила, пюре взбила. Вот и еще час долой.

И что сделала? Что успела?

Глянула в окно и мурашки по коже: солнце все ниже, край уже верхушки кедров цепляет.

И вдруг решилась — не отдаст она душу свою! До последнего стоять будет!

В миг собралась, не вышла — вылетела из здания, раскланявшись с каждым.

Пока до нужной остановки добралась, солнце уже во всю в хвое купалось, розовым снег красило. Варя со всех ног припустила на купол, виднеющийся за домами. Минут десять быстрым шагом.

Только забор прошла — Он вырос, дорогу преградил, руку протянул настойчиво — вложи только ладонь и идти боле не придеться. Некуда.

Отпрянула, руками в низкие колья ограды вцепилась, чтоб не упасть и застыла. Умом понимала, бежать надо, а сил не было. Он медленно подплыл, склонился к ней и так близко, что дышал бы, как люди, Варя бы его дыхание на своей щеке ощутила. И ладонь, раскрытая, у ее груди, только качнись. И ни одной линии на ней, ни одной черточки.

Бог помощь послал: вывернул из-за угла пьяненький мужичек в телогрейке, глянул и к ним двинулся. Варя с испугу совсем обмерла, крикнуть хотела несчастному о беде упреждая — уходи! Да горло перехватило. Только глаза и прокричали, да мужчина не заметил, подошел поклонился степенно:

— Червончика не будет?

Варя дрожащей рукой спешно достала из кармана пятьдесят рублей сунула в заскорузлую ладонь — уходи только быстрей, да не оглядывайся!

— Благодарствую, — поклонился ей мужчина, шапку стянув. — И вам, — Ему поклон отвесил. Ушанку на голову и как ни в чем не бывало, обратно потрусил. Варя проводила его взглядом, молясь о сохранности души, и сорвалась с места, отпихнув протянутую руку демона, бросилась со всех ног к церкви.

А ворота закрыты. Чугунная ограда крепкая. Расстояние меж прутьями маленькое. Только и остается, что пустой двор оглядывать да крыльцо с высокими ступенями, ведущее к центральному входу в храм. Добрая церковь. Сморишь на купала да лики святые на изразцах и страх в сердце тает, душа оживает.

Она бы крикнула кого, да нельзя умиротворенную тишину нарушать. Не правильно это. Вот и стояла смирно в ожидании, только все крепче прутья ограды сжимала. Солнце почти скрылось, но во дворе так ни кто и не появлялся.

Варя замерзать начала, когда из двери, что справа старик в меховом жилете появился, с лопатой да скребком.