Юн Линдквист - Блаженны мертвые

Всего через какую-то пару минут его пальцы нащупали гладкую крышку гроба.

А вдруг проломится?..

Пока он расчищал землю, сметая сухие комья с белой крышки, отсвечивающей под луной, из гроба не доносилось ни звука. Он работал, упершись одной ногой в изголовье, а другой — в основание гроба. Пытаясь встать поудобнее, он случайно наступил на середину крышки, но она тут же затрещала, и он испуганно отдернул ногу.

Его рубашка была липкой от пота и стесняла движения. Тело мерно ходило вверх-вниз, кровь все громче стучала в висках, и Малеру казалось, что голова его вот-вот разорвется, словно перегретый паровой котел.

Он выпрямился, привалился к краю могилы и почувствовал, как темнеет в глазах.

Боже, до чего тяжело.

Малер с самого начала предвидел адские усилия, которые ему придется приложить, чтобы добраться до гроба. Но представить себе, как он вытаскивает гроб на поверхность, открывает крышку, а там...

Земля, как выяснилось, была рыхлой лишь по периметру фоба - вырытой могилы вполне хватало, чтобы опустить гроб на дно, поднять же его наверх было значительно сложнее — что, в общем, неудивительно, учитывая предназначение могил.

Малер уронил голову на руки и перевел дух. Легкий ветерок пронесся по кладбищу, шурша осиновыми листьями и остужая его лоб. Немного придя в себя, он задумался — а что, если ему померещилось? Что, если он выдает желаемое за действительное? Вдруг это просто какая-то тварь шебуршится в траве?

Крыса.

Малер зажмурился.

Дуновение ветра снова коснулось его лба. Он валился с ног от усталости, мышцы рук и спины ужасно ныли. Он даже не был уверен, что сможет самостоятельно выбраться из могилы.

Будь что будет.

На Малера вдруг снизошел необычайный покой. Лицо его расслабилось, перед глазами поплыли смутные тени. Он шел по камышовой заводи, зеленая осока, шелестя, обвивала ноги. Сквозь завесу камыша тут и там мелькали нагие женские тела, влекущие, манящие, как в индийском кино.

Он и сам был обнажен и чувствовал, как упругие стебли хлещут его, оставляя на коже мелкие порезы. Все тело саднило и сочилось кровью, тут же подергивающейся пленкой, но он двигался дальше, словно в дурмане, разгоряченный болью и влечением к этим ускользающим, дразнящим телам — взмах руки, промелькнувшая грудь, темные волосы, развевающиеся на ветру. Он протянул руки, но ухватил лишь осоку и стебли камыша.

Под ногами его что-то трещало, женский смех заглушал шелест камыша, и в ту минуту он был быком, грубым первобытным животным, прущим напролом на зов плоти, разрушая все вокруг...

Он открыл глаза. Прислушался.

Снова раздался звук ногтей, царапающих дерево. На этот раз он его не столько услышал, сколько почувствовал — у самых ног. Он посмотрел на гроб.

Хшшш...

Какие-то полсантиметра дерева под ногами...

Элиас?

Тишина.

Он подтянулся, позвонок за позвонком, выкарабкался наверх. В аллее он нашел длинный толстый сук, подтащил его к могиле. При виде необъятной груды земли возле разрытой ямы Малер остановился как вкопанный — неужели это все он?..

Нужно было продолжать.

Он воткнул сук в щель между изголовьем гроба и затвердевшей землей у края могилы, поднажал. Гроб приподнялся, встал на ребро. Услышав, как внутри что-то заскользило, перемещаясь из одного конца гроба в другой, Малер ощутил, как во рту набухает язык.

На что же он теперь похож?!

Из гроба доносилось постукивание, похожее на звук пересыпающейся щебенки.

В конце концов Малер сумел приподнять фоб настолько, чтобы, распластавшись на животе, обхватить его руками и вытащить на поверхность.

Он почти ничего не весил. Почти ничего.

Малер стоял и смотрел на гроб у своих ног — ни гнили, ни плесени, точь-в-точь как тогда, в часовне. Но Малер знал, что тлен пожирает плоть изнутри, а не извне.

Он судорожно провел рукой по лицу. Ему было страшно.

Малеру, конечно, приходилось слышать невероятные истории о нетленных мощах, когда тела усопших, особенно детей, спустя многие годы оказывались целыми и невредимыми, но это, как правило, были сказки, или жития святых, либо уж совсем какие-то уникальные случаи. Ему же приходилось готовиться к худшему.

Гроб вздрогнул от едва ощутимого толчка изнутри, снова послышался шелест, и впервые за все это время Малера охватило непреодолимое желание бежать, бежать что есть духу. Всего в километре отсюда находилась психбольница Бекомберг — туда и бежать. Заткнув уши, надрывая легкие криком... И все же...

Крепость из лего.

Крепость до сих пор стояла у него дома, маленькие солдатики так и не сдвинулись с места с той последней игры. Перед глазами Малера встали руки Элиаса, перебирающие фигурки рыцарей с их пластмассовыми мечами.

Дедушка, а во времена рыцарей были драконы?

Малер склонился над гробом.

Крышка держалась на двух болтах — один в изголовье, другой в ногах. При помощи ключа от квартиры он худо-бедно справился с первым, сделал глубокий вдох и нажал на крышку, так что она отъехала в сторону. Малер затаил дыхание.

Это не Элиас.

Малер отпрянул при виде тела, покоящегося на мягкой обивке. Это же какой-то карлик. Дряхлый сморчок, похороненный вместо их мальчика.

Он непроизвольно схватил воздух ртом, и в нос шибанул резкий запах перезрелого сыра, от которого Малера чуть не вывернуло наизнанку.

Нет, это не Элиас.

Света луны было достаточно, чтобы рассмотреть, во что превратилось тело. Крошечные ручки, в эту секунду беспомощно болтающиеся в воздухе, были черными и иссушенными, а лицо... Лицо... Малер зажмурился, закрыл глаза руками, застонал.

Ему только сейчас стало ясно, насколько сильна была в нем надежда найти Элиаса таким, как прежде, вопреки здравому смыслу. Раз уж на то пошло, все это было абсурдом, так почему бы и не такая малость? Но увы.

Закусив губы, Малер отнял руки от глаз. За свою карьеру он перевидал столько всего, что волей-неволей научился абстрагироваться от действительности, будто все это происходило не с ним, а с кем-то другим. Вот и сейчас усилием воли он заставил себя не думать, не чувствовать. Он подошел к гробу и прижал Элиаса к груди.

Пижама в пингвинах была мягкой на ощупь. Под ней прощупывалась кожа, жесткая, затвердевшая, словно дубленая овчина. Тело вздулось от переполнявших его газов, а запах разлагающихся протеинов был в сто раз хуже, чем можно было себе представить.

Но все это происходило как будто не с ним. Словно кто-то незнакомый стоял сейчас с легким, как пушинка, ребенком на руках. Напоследок Малер окинул взглядом фоб — и замер. Лего.

Так вот что это были за звуки! Элиас ухитрился открыть картонную коробку, положенную Малером в гроб, и теперь пластмассовые детали покоились на дне вперемешку с клочьями упаковки.