Артур Мейчен - «Сокровенный свет»

[3] По-видимому, имеется ввиду «Хрустальный дворец» (Crystal Palace) — огромный выставочный авыильон из стекла и чугуна, построенный в 1851 г. для «Великой выставки» (одна из первых промышленных выставок в Европе). Здание сгорело в 1936 г. , соседство с которым уже через полгода начинает тяготить их; но Харлесден ничем не примечателен. Это совсем новый пригород, еще не успевший обзавестись характерными особенностями. Ряды красных домов, ряды белых домов, нежно-зеленые жалюзи на окнах, вычищенные дорожки перед входами, маленькие задние дворики, именуемые садами, несколько убогих магазинчиков — и вот, едва ты решил, что запомнил физиономию этого места, как она вдруг расплывается перед твоими глазами и исчезает.

— Какого черта ты хочешь этим сказать? Можно подумать, что дома рушатся, стоит только на них взглянуть!

— Ну, не совсем так. Исчезает целостность Харлесдена. Ули­ца сворачивает и превращается в заброшенную тропинку, дома трансформируются в вязы, а задворки — в цветущие луга. Один шаг — и ты попадаешь из города в деревню; нет той постепенности перехода, как в маленьких провинциальных городках, где зеленые лужайки и большие сады, заставляя дома слегка расступиться» плавно изменяют окружающий ландшафт; в Харлесдене ты словно переступаешь невидимую границу и попадаешь в другой мир. Люди, живущие в этом пригороде, по-моему, в основном работают в Сити. Я видел несколько раз переполненные омнибусы, следующие в ту сторону. И все же даже посреди полуночной пустыни человек чувствует себя менее одиноким, чем ясным днем в Харлесдене. Будто попал в город мертвых: раскаленные улицы пусты, и даже мысль, что это тоже часть Лондона, никак не укладывается в голове. И вот, год или два назад, жил в тех местах некий врач, украсивший красной лампой и медной табличкой свой дом в самом конце одной из этих чистеньких улиц, где сразу за домом начинались уходившие на север поля. Не знаю, почему он выбрал такое глухое место — быть может, доктор, назовем его, скажем, Блэк, был прозорлив и строил расчет на будущее. Как потом выяснилось, родственники давно потеряли его из виду, не знали, что он стал врачом, и тем более не имели представления о том, где он живет. Итак, доктор Блэк поселился в Харлесдене, приобрел кое-какую практику и тихо жил в этом пригороде Лондона вместе со своей красавицей-женой. Летними вечерами супруги Блэк отправлялись вдвоем на про­гулку, и люди, видевшие их, утверждали, что они производи­ли впечатление очень любящей пары. Прогулки продолжались всю осень, затем прекратились, и неудивительно: когда сильно похолодало и начало рано темнеть, поля возле Харлесдена утратили свою привлекательность. В течение всей зимы никто не видел миссис Блэк, на вопросы пациентов доктор Блэк неизменно отвечал, что «она плохо себя чувствует, однако к весне, несомненно, поправится». Но наступила весна, за ней лето, а миссис Блэк так и не появилась; люди потихоньку на­чали сплетничать, и все более странные вещи можно было ус­лышать во время «вечерних чаепитий», которые, как вы, наверное, знаете, являются единственным развлечением в такого рода пригородах. Все чаще доктор Блэк стал замечать на себе косые взгляды, а его и так не слишком обширная практика почти свелась к нулю. Вскоре соседи пришли к выводу, что доктор каким-то образом избавился от своей жены, что миссис Блэк мертва. Но это оказалось не так; в июне жители окрестных домов вновь смогли увидеть миссис Блэк. Было воскресенье, один из редких солнечных дней, какими порой балует нас английский климат; лондонцы устремились в поля — на север, на юг, на запад и на восток — вдыхать ароматы цветущего боярышника и наслаждаться красотой диких роз, образующих живые изгороди. Я тоже спозаранку отправился в путь и после долгой прогулки собирался уже вернуться домой, но каким-то образом забрел в этот самый Харлесден. Точности ради должен заметить, что я выпил стакан пива в довольно преуспевающем заведении под названием «Генерал Гордон» и какое-то время бесцельно бродил неподалеку, пока не увидел удивительно соблазнительный пролом в живой изгороди. Я решил обследовать открывшиеся моему взору луга. Мягкая трава необычайно приятна для ног после жуткого пригородного гравия, и я просто блаженно ходил по лугу, но затем нашел скамейку и решил посидеть и выкурить трубку. Я достал кисет и глянул в сторону домов — и тут, Чарльз, у меня перехватило горло и зубы начали выбивать дробь, я так сильно согнул трость, которую привык брать с собой на прогулки, что она переломилась надвое. Казалось, мощный электрический заряд пронзил мой позвоночник, и какое-то время — по-видимому, короткое, хотя мне представлялось, что прошла целая вечность, — я пытался понять, что же произошло. Наконец я осознал, отчего содрогнулось мое сердце и кости съежились, словно в предсмертной агонии. Подняв глаза, я уперся взглядом в последний по этой улице Харлесдена дом, в верхнем окне которого на краткий миг показалось лицо. Лицо женщины — но в нем не было ничего человеческого. Все мы, Солс­бери, не раз слышали в церкви — в нашей трезвомыслящей англиканской церкви — о неутолимой страсти и неугасимом огне, но, думаю, мало кто из нас понимает, что на самом деле означают эти слова. Надеюсь, тебе никогда не придется пере­жить того, что довелось мне, когда я увидел в окне это лицо; представь: надо мной — летнее синее небо, теплый ветерок овевает меня свежим дуновением, и вдруг... Я понял, что случайно проник взглядом в иной мир, заглянул в окно заурядного современного домика — и увидел разверстую пасть преисподней. Первый шок прошел, но еще раза два мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок: ледяной пот струился по моему лицу, и я с трудом ловил ртом воздух, как если бы тонул. Наконец мне удалось встать и подойти к дому: у парадной двери красовалась медная табличка — «Доктор Блэк». Было ли то провидение или просто мое везение, но как раз в этот момент дверь отворилась и по ступенькам крыльца спустился какой-то человек — я не сомневался, что это и есть доктор Блэк собственной персоной. Типичный лондонец: длинный, тощий, бледный, с поблекшими черными усиками. Проходя мимо меня, доктор бросил в мою сторону лишь тот рассеянный взгляд, которым обычно обмениваются случайные прохожие, но я почувствовал, что с этим человеком сталкиваться опасно. Как ты понимаешь, я отправился восвояси весьма озадачен­ный и потрясенный увиденным... Позже я еще раз посетил заведение под названием «Генерал Гордон» и постарался собрать все местные сплетни о докторе Блэке и его жене. Я не распространялся о том, что видел в окне женское лицо, но мне рассказали о прекрасных золотых волосах мис­сис Блэк, неизменно вызывавших всеобщий восторг, и я понял: то, что недавно привело меня в такой ужас, было ничем иным, как копной золотых волос, подобных сияющему ореолу вокруг лица сатира. Все это изрядно меня растревожило, и, вернувшись домой, я попытался уговорить себя, что все происшедшее — обман зрения, но, увы, — без толку. Я знал совершенно точно: все, о чем я тебе только что рассказал, мне не пригрезилось, я действительно видел это, видел лицо миссис Блэк. И потом — все эти местные сплетни, подозрения в убийстве; хоть я и знал, что они неверны, но меня не покидала твердая уверенность, что в яркокрасном доме на углу Девон-роуд происходит что-то ужасное: как же из этих двух несовпадаю­щих предпосылок выстроить сколько-нибудь разумную теорию? Так я оказался причастным к миру тайны, я ломал себе голову над этой загадкой, посвящал все свободные минуты попыткам собрать воедино нити своих размышлений, но мне так и не удалось хоть на шаг приблизиться к какому-нибудь разумному решению, и, пока утекали летние дни, эта загадка все больше покрывалась туманом, превращалась в какой-то расплывчатый и смутный ужас, словно ночной кошмар, приснив­шийся месяц назад. И вскоре эта история померкла бы где-то в глубинах моего сознания — вовсе забыть ее я бы не смог, потому что такое не забывается, — но однажды утром, просматривая газеты, я заметил небольшую колонку, набранную мелким шрифтом. Заголовок, который привлек мое внимание, гласил: «Харлесденское дело», и я сразу понял, о чем сейчас прочту. Миссис Блэк мертва. Доктор Блэк вызвал другого врача, чтобы засвидетельствовать смерть жены, но тот что-то заподозрил, в результате чего началось расследование и было произведено вскрытие. И что же обнаружили? Вот это-то и озадачило меня: должен признаться, такого я вовсе не мог ожидать. Оба врача, которые производили вскрытие, пришли к выводу, что никаких следов преступления нет, даже с помощью самых изощренных тестов и всевозможных новейших реактивов не удалось обнаружить ни малейшего присутствия яда. По мнению патологоанатомов, смерть была вызвана странной и очень любопытной, с научной точки зрения, формой воспаления мозга. Ткани мозга и молекулы серого вещества претерпели целый ряд самых необычных изменений; младший из врачей, производивших вскрытие, считавшийся специалистом по заболеваниям мозга, объявляя свое заключение, произнес несколько фраз, которые уже тогда поразили меня, хотя я еще не мог осознать их подлинного смысла. Он сказал: «В самом начале нашего исследования я был крайне удивлен, обнаружив симптомы и явления, совершенно мне неизвестные, несмотря на мой довольно большой опыт в этой области. Сейчас нет нужды подробно их описывать, замечу лишь одно: в процессе исследования мне была трудно заставить себя поверить в то, что передо мной мозг человека». Это необычное заявление вызвало некоторое замешательство, и следователь спросил врача, не означают ли его слова, что исследуемый мозг напоминал мозг животного. «Нет, — возразил доктор, — здесь другое. Некоторые признаки действительно напоминали мозг животного, но другие — и это кажется мне гораздо более странным — выявляли нервную организацию совершенно иного типа, чуждую как человеку, так и животным». Все это звучало довольно странно, тем не менее суд без колебаний вынес вердикт, подтверждающий, что смерть носила естественный характер, публика потеряла интерес к происходящему, и дело было закрыто. Но когда я прочел отчет этого врача, мне захотелось узнать о «Харлесденском деле» как можно больше, и я решился начать то, что представлялось мне увлекатель­ным расследованием. Пришлось преодолеть немало препятствий, но в результате удалось отчасти добиться успеха, однако... Почему-то за разговором, дорогой Чарльз, всегда забываешь о времени. Знаешь ли ты, что мы просидели здесь уже: около четырех часов? Официанты явно косятся на нас. Давай попросим счет и уйдем отсюда.

Читать дальше