Милош Урбан - Семь храмов

Я испробовал рацию и связался с Юнеком. Даже трескучие помехи не помешали мне понять, насколько не по душе ему необходимость снова работать вместе со мной. Он сказал, что его по обыкновению информируют обо всем последним и что в данном случае работа в команде представляется ему неуместной. Я подумал, что если бы у рации была трубка, как у телефона, Юнек бы сейчас непременно ее бросил. Я сунул прибор в карман и негромко пожелал ему оглохнуть и онеметь.

Все эти события меня задержали, так что на встречу с Матиашем Гмюндом я безнадежно опаздывал, но тем не менее предпочел пойти длинным путем, через Альбертов, и дорога заняла у меня не десять, а целых сорок пять минут. Возможно, я поступил так из чувства протеста, а возможно, потому, что опять шел снег. Третий раз за осень.

За слупским храмом я свернул на Горскую, а потом прошел между зданиями медицинского факультета и факультета естественных наук. Какое-то время я блуждал там, слушая ветер, который налетал то с севера, то с запада и завывал так громко, словно пуристские постройки начала века были оборудованы усилителями его жутких стенаний. Из метели я вынырнул только перед застекленной ротондой Института имени Пуркине, напоминавшей по форме молельню, и тут же в испуге застыл на месте. Пять больших окон на втором и десять маленьких окошек на третьем этажах резко контрастировали с ледяным пледом, укрывшим конусообразную кровлю, наружные подоконники и тротуар. Окна были сверху донизу занавешены черной плотной тканью, так что ротонда напоминала черный маяк, который никогда не зажигают — символ ослепленности дерзкой науки, пытающейся проникнуть в тайны бытия. Я не имел ни малейшего представления о том, какие мессы служатся за мертвыми окнами, но отвратительные воспоминания о другом храме науки, голубоватые стены которого потерялись за пляшущими снежными хлопьями, заставили меня ускорить шаг; я направился к альбертовской лестнице.

И в третий раз вынужден был остановиться. За пересечением Альбертова и Воточковой улицы над мощеным тротуаром нависает растущая за оградой плакучая ива. Под скрюченными пальцами ее обнаженных ветвей кто-то стоял. К ограде прижалась лицом невысокая женщина в длинном пальто, больших очках и с коричневой сумкой. Она внимательно рассматривала клумбы, разбитые неподалеку. Я мог и не прослеживать направление ее взгляда — не заметить то, что заинтересовало ее в Экспериментальном ботаническом саду, было попросту нельзя. Из-под снега торчали продолговатые, точно початки, разноцветные растения — синие, желтые, оранжевые. Расцвечены они были по всей длине: нижняя часть стебля, листья, невзрачные взъерошенные плоды. Последние были обглоданы. Снег между растениями истоптан, несколько следов виднелось у самого забора; это были следы копыт, которые доселе мне не встречались. Они напоминали лошадиные, только меньшего размера. Самым странным было то, что спереди они оказались не закругленными, а заостренными — к счастью, без подков. Да и какое счастье могла бы принести подкова такого коня?

Он курил, опершись о косяк в преддверии храма и будучи, таким образом, не внутри и не снаружи. Распахнув передо мной дверь, он выбросил сигару в снег. Мне показалось, что на лице у него написано непривычное для этого человека раскаяние.

— Я рад, что вчера вы не дали запугать себя и сегодня снова здесь, — сказал он, когда мы вошли в карловский храм. — Прошу прощения за то, что не совладал с собой, это было постыдно, и вы имеете полное право осуждать меня.

— У меня нет такого права, но должен признаться, что страху вы на меня нагнали.

Мы медленно шли по восьмигранному нефу: из-за холода сидеть на скамьях было невозможно.

— Мне стыдно прежде всего перед вами. Вы же знаете, человек я тщеславный и всегда руководствуюсь принципом, что людей надо убеждать с помощью средств, не имеющих ничего общего с насилием и угрозами. Вчера, однако, дело касалось предмета настолько важного, что я отдал бы что угодно, лишь бы заполучить его. Но вы отказали мне.

— Вы чуть не задушили меня. Мертвый я вам не нужен.

— Пожалуйста, не напоминайте об этом. И извините меня. Поверьте, мне это еще более неприятно, чем вам.

— Я простил бы вас еще вчера, но, насколько мне известно, ночью вы дома так и не появились. Я хотел сказать — в гостинице.

— У нас с Раймондом опять были дела в городе. Я выгляжу усталым? А знаете, в этом есть ваша вина. Вы указали нам путь, и дело несколько продвинулось вперед.

— Что вы имеете в виду?

— Вы помните, что сказали вчера? Там, возле колонны?

— Смутно. Вы действительно смогли что-то почерпнуть из моих слов? Но это же была ерунда, я и не знаю толком, о чем говорю в такие минуты.

— Вот тут вы правы: вы даже не знаете, насколько важны для нас.

— Опять это множественное число — как и в прошлый раз. Вы говорите о себе и Прунслике?

— Да, в основном о нас двоих. А возможно, и еще кое о ком, но это я вам объясню позже.

— Откуда вы знаете, что мои слова — не вымысел? Вдруг я почуял, что на вашем необычайном интересе к истории этого места можно неплохо нажиться? Получить деньги или еще что-нибудь.

— Например, крышу над головой?

— Да, ведь я вам стольким обязан, что вполне могу отплатить бормотанием о прошлом храмов Нового Города… Нет, не сходится. Ведь тогда в Штепане вы смотрели на меня примерно так же, как вчера; когда же мне сделалось плохо в слупской церкви и я принялся болтать что ни попадя, Прунслик немедленно позабыл про свои шуточки и старательно записал каждое мое слово.

— Я допускаю, что причина для обмана у вас есть, но я знаю вас и уверен, что вы не мошенник.

— Совершенно не представляю, как мне удалось убедить вас в этом.

— Вы еще много чего не представляете, но пускай это вас не беспокоит — вам нужно просто ждать. Что до моей доверчивости, то неужели вы не подумали, что у меня есть возможность кое-что проверить? Не все, правда, но…

— Значит, есть еще кто-то, похожий на меня, с кем вы общаетесь? Кто-то с подобным же недугом?

— Я бы предпочел называть это талантом, ну да ладно. Мы живем в эпоху информации, причем проверенная ценится в десять раз дороже, чем непроверенная. Это известно даже таким невеждам, как журналисты.

— И кто же этот второй источник — я его знаю? Где вы его скрываете? В каком-нибудь подвале? Или в каменной башне?

— Меня удручает, Кветослав, что вы так озлоблены. Мне казалось, я сумел убедить вас, что выступаю против насилия. Мне что, еще раз принести вам свои извинения?

— Что вы! Однако же не удивляйтесь моей опасливости. Вы хотите получить от меня информацию, но сами ничего мне не объясняете. Говорите, вы против насилия? Но за что же вы?