Стефени Майер - Полуночное солнце

Длинный уродливый свитер был ей слишком велик. Он полностью скрывал её изящную фигуру, превращая её во что-то жутко бесформенное. При виде сего шедевра дизайна я вздохнул и с досадой, и с благодарностью. С досадой — потому что мне бы хотелось видеть её в чём-нибудь столь же изысканном, как её вчерашняя синяя блузка... Мягкая ткань облегала её так соблазнительно, а вырез, достаточно глубокий, завораживал, приковывая взгляд к изящным изгибам ключицы и ямке у основания шеи. Синева струилась по её телу, словно вода...

Нет, будет гораздо лучше, если держать мои греховные мысли подальше от этого самого тела. Поэтому я и был благодарен чудовищному свитеру. Я не имел права на ошибку, а если бы начал потакать своим странным желаниям, заставляющим трепетать при мысли о её губах... коже... теле... — то ошибка могла стать фатальной. Сто предыдущих лет мне были неведомы такие желания. Но я не мог позволить себе даже подумать притронуться к Белле, это было просто невозможно.

Я бы сломал её.

Белла так торопилась, что, развернувшись от двери, едва не пробежала прямо рядом с моей машиной, не заметив её.

И вдруг она резко затормозила, сомкнув колени, как испуганный жеребёнок. Упавшая с плеча сумка чуть не свалилась с руки, а глаза в удивлении широко раскрылись — она увидела мой автомобиль.

Я вышел, даже не пытаясь двигаться с человеческой скоростью, и открыл для неё пассажирскую дверь. Мне больше не было нужды носить при Белле личину — по крайней мере, когда мы одни, я могу быть самим собой.

Она сначала вздрогнула, когда я внезапно материализовался из тумана, а потом взглянула на меня, и замешательство в её глазах сменилось выражением, которое сразу же заставило меня забыть мои тревоги. Я больше не боялся — или, если угодно, не надеялся — что её чувства ко мне изменились за ночь. Радостное изумление, тепло, очарование наполняли её глаза цвета растопленного шоколада.

— Как насчёт того, чтобы сегодня поехать со мной? — спросил я. В отличие от вчерашнего обеда, на этот раз я дал ей выбор. С этого момента она всегда будет выбирать сама.

— Да, спасибо, — прошептала она, без колебаний забираясь в мою машину.

Меня когда-нибудь перестанет бросать в дрожь от того, что я был тем, кому она говорила "да"? Сомневаюсь.

Я молнией обогнул машину, чтобы поскорее оказаться рядом с ней. Если она и была ошеломлена моим мгновенным возвращением к ней, то ничем этого не показала.

Такого счастья, как сейчас, когда она сидела рядом со мной, я никогда не испытывал раньше. Ни любовь и поддержка семьи, ни многочисленные развлечения и увеселения этого мира не давали такого острого ощущения полноты жизни. Даже осознание того, что всё это, скорее всего, ничем хорошим не кончится, не могло стереть улыбку счастливого упоения с моего лица.

На подголовнике её сиденья висела моя аккуратно сложенная куртка. Я заметил взгляд, который Белла бросила на неё.

— Я привёз тебе куртку. — Меня ведь сегодня утром никто сюда не приглашал, вот я и заготовил себе оправдание — на всякий пожарный. По-моему, совсем даже не плохое: холодно? Холодно. А у неё нет куртки. Настоящий рыцарь не может допустить, чтобы... ну и так далее. — Не хватало ещё тебе заболеть.

— Ну, я не настолько нежная, — сказала она, уставившись мне куда-то в грудь, а не в глаза, как будто боялась встретиться со мной взглядом. Но куртку всё же надела, не дожидаясь моих уговоров или приказаний.

— А по-моему, очень даже нежная, — пробормотал я себе под нос.

Она молча смотрела на дорогу, пока мы неслись к школе. Несколько секунд молчания — это всё, на что я был способен. Меня распирало от желания знать, о чём она сейчас думает, ведь между нами так много изменилось с тех пор, как солнце в последний раз стояло в небе.

— Как, сегодня мы не играем в "Двадцать вопросов"? — Я вернулся к прежней тактике — "держись легко!".

Она заулыбалась, похоже, ей понравилось, что я сам заговорил об этом. — Тебя раздражают мои вопросы?

— Не столько твои вопросы, как твои реакции на мои ответы! — честно ответил я, не в силах сдержать ответную улыбку.

Уголки её рта опустились. — А что не так с моими реакциями?

— В том-то и дело, что всё так! Ты всё воспринимаешь, как должное. Это же неестественно! — До сих пор она ни разу не завопила от ужаса. Разве это нормальная реакция нормального человека? — Вот поэтому я и хочу знать, о чём ты думаешь.

Что бы она ни делала (или не делала), заставляло меня раз за разом повторять тот же самый вопрос: о чём она сейчас думает?

— Я всегда говорю то, что думаю на самом деле.

— Кое-чего ты наверняка не договариваешь.

Белла снова закусила губу. Она не замечала этой своей привычки — неосознанной реакции на любое событие, требующее от неё особого внимания.

— Не слишком много.

Ага! Значит, всё-таки что-то она пыталась от меня скрыть! Я разрывался от любопытства:

— Достаточно, чтобы свести меня с ума!

Она помолчала, а затем прошептала:

— Ты же не хочешь об этом слышать.

Мне понадобилось время на то, чтобы восстановить в памяти весь вчерашний разговор, слово за словом, прежде чем я понял, о чём она говорила. Я не мог себе представить, чего не хотел бы от неё услышать. Пришлось изо всех сил напрячь извилины... А потом я вспомнил — наверно, оттого, что её голос приобрёл ту же интонацию, что вчера, и в нём зазвучала та же боль. Лишь один раз я попросил её держать свои мысли при себе: "Никогда не говори этого", — прорычал я ей. И тогда она заплакала...

Так вот что она пыталась скрыть? Глубину своих чувств ко мне? А ещё — что то, что я монстр, не имело для неё значения? И что для неё нет обратного пути? "Слишком поздно"?

Я не мог выдавить из себя ни слова — наслаждение и боль слились воедино и стали невыразимы словами. В машине не раздавалось больше ни звука, кроме ритмичного стука её сердца и еле слышного ровного дыхания.

— А где же твои братья и сестры? — неожиданно спросила она.

Я сделал глубокий вдох и впервые за это утро ощутил жгучую боль, причиняемую её ароматом. Я с удовлетворением понял, что стал привыкать и к боли, и жажде. Справивишись с собой, я заговорил будничным тоном:

— Они поехали на машине Розали. — Как раз в это время я припарковался на свободном месте около упомянутого автомобиля. Мне еле удалось не расхохотаться: глаза Беллы полезли на лоб. — Зажмурь глаза, чтобы пылью не запорошило.

— Вау, вот это да. Если у неё такая тачка, зачем она ездит с тобой?

Розали млела бы при такой реакции Беллы… если бы относилась к Белле объективно. Чего, скорее всего, никогда не случится.

— Как я сказал — слишком много пыли в глаза. Мы ведь стараемся не выделяться.

— Что-то вам это не слишком удаётся, — возразила она и беспечно рассмеялась. Этот смех, весёлый и беззаботный, согрел мою холодную, безмолвную грудь, хотя и наполнил при этом голову сомнениями.