Джим Батчер - Маленькая услуга

Это было жутко, как ад.

Одна из теней привлекла мое внимание, поскольку какой-то инстинкт уловил в ней сильный, тонкий угрожающий смысл. Меня потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что эта специфическая тень встревожила меня, потому что она была человеческой, и двигалась, скользя, по стене, позади тени одной из маленьких, но настоящих акул резервуара притом, что человек, который отбрасывал тень, спокойно стоял на месте.

Никодимус оторвался от рассмотрения рыб, плавающих в резервуаре, и повернулся так, что я увидел его профиль на фоне мягко цветных огней. Его зубы мерцали оранжево-красным в свете самой близкой подводной лампы.

Я не позволил себе сделать шаг назад, но и только.

— Какая метафора, — сказал он спокойно. У него был хороший голос, мягкий и удивительно глубокий. — Посмотрите на них. Плавание. Еда. Спаривание. Охота, убийство, бегство, сокрытие, каждый согласно своей природе. Все они столь различны. Столь чужды друг другу. Их мир в постоянном движении, все время меняющийся, все время угрожающий, бросающий вызов. — Он двинул одной рукой, охватывая все это широким жестом. — Они не могут знать, насколько хрупко все это, и что они постоянно окружены существами, имеющими власть разрушить их мир и убить их всех одним движением пальца. Они не виноваты, конечно. — Никодимус пожал плечами. — Они просто… ограничены. Очень, очень ограничены. Привет, Дрезден.

— Ты немножко напрягаешься, нагоняя жуткую атмосферу, — сказал я. — Может, тебе лучше было бы надеть черный цилиндр, и еще чтобы играл орган.

Он спокойно засмеялся. Это звучало не зло, а только в высшей степени уверенно.

— Есть какие-то сложности со встречей, как я понимаю?

Кинкейд поглядел на меня и кивнул.

— Местная исполнительная власть желает, чтобы присутствовал их представитель, — сказал я.

Никодимус наклонил голову.

— В самом деле? Кто?

— Это имеет значение? — спросил Кинкейд тоном человека, которому надоедают. — Архив разрешает это, если у вас нет возражений.

Никодимус наконец повернулся к нам полностью. Я не мог видеть выражение его лица, только силуэт на фоне резервуара. Его тень, тем временем, продолжала кружить по комнате позади акулы.

— Два условия, — сказал он.

— Слушаю, — сказал Кинкейд.

— Первое, то, что этот представитель должен быть разоружен, и что Архив даст гарантию его нейтралитета при отсутствии факторов, которые находятся в противоречии с правоохранительной деятельностью.

Кинкейд поглядел на меня. Мёрфи, конечно, это не понравится, но она сделает это. По крайней мере потому, что она не захочет отступить в моем присутствии, или, возможно, в присутствии Кинкейда.

Но я не мог не задаться вопросом, чем Никодимусу мешает вооруженный полицейский? Оружие не могло его обеспокоить. Даже немного. Зачем же это условие?

Я кивнул Кинкейду.

— Превосходно, — сказал Никодимус. — Второе… — Он пошел вперед, каждый шаг его четко звучал на мраморном полу, пока мы не увидели его совсем близко. Это был человек среднего роста и телосложения, он был красив и силен, его глаза были темные и умные. Намеки серебра украшали его безупречные волосы, в общем, он выглядел вполне прилично для двухтысячелетнего. Он носил черную шелковую рубашку, темные брюки, и на шее нечто, что могло бы быть принято за серый западный галстук. Но это был не галстук. Это была старая, старая веревка, такая же старая, как и монета на ней. — Во-вторых, — сказал он, — я хочу пять минут наедине с Дрезденом.

— Не проблема, Ник, — сказал я, — но это — приблизительно на пять минут дольше, чем я хочу потратить с тобой.

— Точно, — ответил он с улыбкой. Это была разновидность улыбки, которую можно увидеть в сельских клубах, или в залах заседаний, или у крокодилов. — Просто мне никак не выдается возможность цивилизованно побеседовать с тобой. А сейчас есть такой шанс. — Он показал на здание вокруг нас. — Без разрушений, если ты думаешь, что ты сможешь воздержаться.

Я нахмурился.

— Мистер Архлеоне, — сказал Кинкейд, — Вы предлагаете мирное обязательство? Если так, Архив поддержит вас в этом.

— Ничего такого я не предлагаю, — сказал Никодимус, не отводя от меня взгляд. — Дрезден посчитал бы это за ничего не стоящую монету, а его мнение — единственное, что действительно имеет значение в этой специфической ситуации. — Он протянул ко мне руки. — Разговор, Дрезден. Пять минут. Я уверяю тебя, если бы я желал причинить тебе вред, даже репутация Адского Пса — он сделал паузу, чтобы поглядеть на Кинкейда с откровенным презрением во взгляде — не заставила бы меня заколебаться даже на мгновение. Я уже убил бы тебя.

Кинкейд холодно улыбнулся Никодимусу, и в воздухе сгустилось потенциальное насилие.

Я поднял руку и сказал спокойно:

— Полегче там, Дикий Билл. Я поговорю с ним. А потом мы начнем наше заседание. Все хорошо и цивилизованно.

Кинкейд поглядел на меня, подняв косматую темно-золотую бровь.

— Ты уверен?

Я пожал плечом.

— Хорошо, — сказал он. — Через пять минут я вернусь. — Он сделал паузу, а затем добавил, — Если любой из вас начнет насилие за пределами правил формального поединка, он нарушит Соглашение. Кроме того, тем самым он оскорбит репутацию и честь Архива — тогда я лично это исправлю.

Зимний холод в его синих глазах был главным образом для Никодимуса, но и я тоже получил часть его. Кинкейд имел в виду именно то, что говорил, и я видел, как он действует, и раньше. Он был одним из самых страшных людей, которых я знал; даже более того, потому что он вел дела с безжалостной практичностью, вне связи с личным эго или гордостью. Кинкейд не заботился бы, как он будет выглядеть в моих глазах, убивая меня, если бы именно это он намеревался сделать. Он мог бы всадить пулю мне в голову, или подложить бомбу в мой автомобиль и читать о моей смерти в Интернете следующим утром. Невзирая ни на что, работа сделана.

Такое отношение не поможет вам, когда дело доходит до обнаружения роскошных или драматических способов покончить с вашими врагами, но чего не хватает в эстетике, то возмещается в экономике. Марконе, вокруг которого заварилась вся эта каша, тоже применял этот метод, и это далеко его завело. Пересекаться с такими людьми очень опасно.

Никодимус издал тихий обаятельный смех. Не похоже было, что Кинкейд произвел на него впечатление. Возможно, это и хорошо. Слишком большая гордость может убить человека.

С другой стороны, судя по тому, что я знал о нем, возможно, именно Никодимус был более жесток.

— Беги вперед, Адский пес, — сказал Никодимус. — Честь твоей госпожи не пострадает. — Он нарисовал «крест на сердце» на своей груди. — Пересеки мое сердце.

Видимо, это была цитата. Глаза Кинкейда вспыхнули чем-то горячим и разъяренным прежде, чем снова стали ледяными. Он кивнул мне точно так же, как Никодимусу, и ушел.