Алексей Атеев - Мара

Однако где же она? Десяткин отчаянно вертел головой, но обнаружить объект преследования не удавалось.

– Пьяный, – услышал он рядом дребезжащий старушечий голос. – Нажрутся с утра и безобразят. Ишь какой!..

– А что с них, нынешних, взять? – поддержал бабку доброхот одного с ней возраста. – Чего они видели, чего знают, им лишь бы нахапать побольше да нажраться… – Сквозь гул голосов до Десяткина долетело: «ничего святого…», «заградотряд…», «Сталина на них нет…» И вдруг в сознание врезалось и разорвалось в мозгу, точно граната, слово «Чернотал», донесшееся откуда-то из-за спины. Десяткин резко обернулся и очутился лицом к лицу с Марой.

– Ты? – прошептал он.

Она молча смотрела на него своими странными глазами.

– Ты?! – заорал он на весь троллейбус. – Почему ты ушла?!

Она не отвечала, лишь едва заметно усмехалась.

– Так это ты или нет? – Он схватил ее за плечи и начал трясти.

– Помогите, убивают!!! – заверещали прямо в лицо, и изумленный Десяткин увидел, что перед ним вовсе не Мара, а какая-то вовсе незнакомая старушенция с выкатившимися от испуга белесыми глазами.

– Убивают!!! – продолжала вопить бабка.

– Хулиган! – кричали трудящиеся. – В милицию его!..

– Вяжи!..

Он попытался вырваться, но куда там… Вся ненависть к подобного рода молодчикам, разгуливающим в будний день в шелковых рубашках «армани» и пристающих в общественном транспорте к старушкам с сексуальными домогательствами, выплеснулась наружу. Антиквара подхватили под белы рученьки, и вот он уже трясется в жестком милицейском «газике».

– Кто таков? – совсем скоро услышал Валера равнодушно-строгий глас.

Вопрошающий, старший лейтенант лет тридцати, смотрел на Десяткина без всякого интереса, словно на таракана.

Десяткин потупился и промолчал.

– Пьян? – поинтересовался «гражданин начальник».

– Вроде нет… – отвечали блюстители порядка в сержантских чинах. – К старухе в троллейбусе приставал.

– Извращенец? – с веселым изумлением произнес «старлей». – Геронтофил… Ну вот ты и попался, Пенкин!

– Почему Пенкин? – удивился Валера. – Моя фамилия Десяткин.

– А потому, – с веселой улыбкой сообщил милиционер, – что Пенкин – условное обозначение извращенцев-маньяков вроде тебя. А то, что ты назвал фамилию, – это неплохо, даже очень хорошо. Если, конечно, не врешь. Так, где тут у нас ориентировка? – Он извлек из кучи бумаг машинописный листок и помахал им перед носом Десяткина. – Давно мы за тобой охотимся. Значит, бабушек предпочитаешь? Конечно… На вкус и цвет… И все же не пойму: что вы, извращенцы, в них находите?

– Я не извращенец, – прошептал Валера.

– А это мы сейчас узнаем, – подмигнул старший лейтенант и стал вглядываться в тускую машинопись.

– Волосы темно-русые, – прочитал он и посмотрел на соломенную шевелюру Десяткина. – Допустим. Глаза карие. – Он уставился в голубенькие очи Валеры. – Что ж, все зависит от освещения. Плотного телосложения? Мог и похудеть, побегай-ка за бабками… Вроде все сходится… Так как говоришь, твоя фамилия, где живешь? – Он принялся заполнять какую-то бумагу. – Поедешь друг-извращенец в дом дураков, там тебе экспертизу устроят. Я ведь не психиатр, ты уж извини, хотя здесь и психиатром стать недолго.

Рука милиционера потянулась к телефону. Он коротко и веско изложил кому-то суть дела, потом положил трубку и почти ласково посмотрел на Десяткина.

– Сейчас за тобой приедут, геронтофил, а пока посиди на лавочке. – И он кивнул на обшарпанную казенную скамью.

Валера присел и задумался. Переплет, в который он попал, ничего хорошего не сулил, но, с другой стороны, может, оно и к лучшему? Ясное дело, что с ним что-то не так… Все эти галлюцинации… С чего они? Ведь должно же быть какое-то объяснение. Он болен, конечно, болен… Может, в психушке разберутся в причинах? А если это всего лишь недоразумение, то наверняка отпустят. Чего им зря его держать? Успокаивая себя подобными рассуждениями, Валера дожидался дальнейшего развития событий, и они последовали.

Через полчаса прибыл микроавтобус. Десяткину надели наручники и в сопровождении двух милиционеров повезли неведомо куда.

Впрочем, ведомо. Очень даже ведомо. Антиквара везли в городскую психиатрическую больницу.

Машина остановилась перед одноэтажным бараком. Десяткина аккуратно взяли за локти и помогли ему выбраться из автобуса. И вот он уже в маленькой беленькой комнатке, сидит на привинченном к полу табурете, тупо уставившись в угол. По обе стороны стоят «архангелы» и во все глаза смотрят на своего подопечного. А «дятлы» в голове у Валеры как бы размножились, потому что теперь долбили во многих местах, правда, трудились «дятлы» как-то нехотя, что называется, не в лад. Головная боль ушла куда-то вглубь и уже почти не беспокоила, а казалась неотъемлемой частью всего происходящего.

В тот момент, когда Валера прислушивался к своим ощущениям, в белую комнату вошел грузный пожилой мужчина, тоже облаченный в белое, а следом за ним – молодец в грязноватом халате.

Белый мужчина молча взял из рук милиционера бумагу и стал ее читать, отстранив далеко от глаз. Время от времени он поглядывал на Валеру.

– Освободите ему руки, – сказал наконец пожилой мужчина.

Милиционер снял с Десяткина наручники, и тот потер онемевшие запястья.

– Итак, – сказал «белый», кивком головы отпуская милиционеров, – что с вами случилось?

– Да ничего, – ответил Десяткин, – попал сюда явно по ошибке.

– Так-так, – успокоительно произнес «белый». – А как понимать – «по ошибке»? Что, собственно, произошло?

– А вы, извините, кто такой? – в свою очередь, поинтересовался Валера, вглядываясь в одутловатое лицо сидящего напротив него человека.

– Я врач, зовут меня Иван Софронович, буду вас лечить.

– Меня лечить не нужно, я совершенно здоров.

– Так что с вами случилось?

– Ехал я в троллейбусе, ну и… Обознался.

– То есть?

– Одну старушку принял за свою знакомую.

– А потом?

– Да обыкновенно, взял ее за плечи…

Молодец в засаленном халате глумливо хмыкнул.

– Серафим! – одернул его Иван Софронович. – Вы продолжайте, не обращайте внимания, – сказал он Десяткину.

– Говорю, обознался. А они схватили меня… Притащили в милицию. Назвали извращенцем, еще как-то… Гера… гаро…

– Геронтофилом?

– Вот-вот. Как вы сами понимаете, доктор, я не извращенец. Да и будь я, к примеру, извращенцем, стал бы я приставать к старой карге в людном месте? Ведь так?

Доктор молча кивнул.

– Вот именно. Беда в другом. Сегодня, с раннего утра мне мерещится всякая чепуха.

– Покажите руки, – неожиданно попросил Иван Софронович.

– Что? Пожалуйста. – Десяткин протянул доктору обе руки.