Артем Белоглазов - Химера

— Н-не подходи… Чур меня… — сбивчиво бормотал он, вытирая ладонью взмокший лоб и пытаясь совершить крестное знамение.

«Русалка» смотрела мимо, на стену за его спиной. Лицо — каменное, в глазах — озёра слёз.

Когда первый шок прошел, и Андрей понял, что ему ничего не угрожает, то несколько взбодрился. В нем проснулось любопытство, потребность задавать вопросы и получать ответы. Выяснить, черт побери! что за дьявольщина тут творится.

— Кто… ты? — судорожно сглотнув и на всякий случай подальше отодвигаясь в угол дивана, прошептал Андрей. — Дух? Призрак?

— Фантом. — Колыхнулся туман; зеленоватые волосы, ниспадавшие до пояса, напоминали водоросли. — Проявленье Города. Мы живем в нем, а он — живет нами.

— Мы?.. — Андрей не обратил внимания на странность последней фразы.

— Да. Нас много, очень много. Наверное, ты уже видел… сталкивался (парень вздрогнул) с подобными мне.

— Я видел их из-за тебя? Оттого что ты… мы…

— Да.

Ему стало неприятно: обнимать, целовать эту… этот… С другой стороны — «прежняя» Инга Андрею нравилась. Но в свете открывшихся и, надо заметить, весьма несимпатичных фактов… м-да. Лучше продолжить расспросы.

— Город… он живой?

— Нет, не совсем.

— Он… как ты?

— Нет. Это машина. Сложная, иерархически организованная, жестокая, равнодушная машина , которая страстно жаждет только одного — жить. Он забирает всю добытую нами энергию, оставляя жалкие крохи, чтобы его слуги не прекратили существование. Он держит нас в строгости и повиновении, делает слепки умерших и изготовляет подобия. Он — хозяин и господин, мы — рабы.

Инга склонила голову, волна зеленых волос закрыла лицо. Сказала печально:

— Но я люблю его . Мы все любим его . Дети ведь не выбирают родителей, правда?

Потрясенный Андрей молчал.

— Раньше, пока Город не оделся в стекло и бетон, было не так. Он тоже любил нас. Я думаю… может, это время когда-нибудь вернется?

«Русалка» тяжело вздохнула. Андрей смотрел в окно, избегая встречаться с ней взглядом.

— Я долго думала: говорить тебе или нет. — Инга опять вернулась в прежнее обличье. — Я решилась — так честнее. Выбирай сам… любимый.

— Ну я же не знал, не знал, — пробормотал парень. — Ты не человек. Я… это ужасно…

— Ты сказал, что любишь меня. Что хочешь жениться. Ты соврал, да?

— Нет, но…

— Знаешь, как плохо, когда у тебя берут, берут, берут, не давая взамен даже маленькой, ничтожной капельки тепла и ласки? Не говорят «спасибо». Просто — берут. Я пыталась найти любовь в вашем мире. Я нашла, а теперь — потеряла. Город в этом отношении лучше людей. Он не обещает. Прощай. — Девушка всхлипнула. — И не приходи больше к фонтану. Он убьет тебя, выпьет . Будет тянуть — терпи, ты же сильный.

— Почему… убьет? — спросил Андрей. — Почему будет тянуть?

— Потому что сейчас я верну тебе всё, что забрала. Возьму у Города обратно. Отдам. Пусть делает со мной, что угодно. Я отдам. Так — честнее.

— Что отдашь? Что… забрала? — меняющимся голосом произнес Андрей.

— Энергию, — тихо-тихо сказало проявленье . — Жизненную силу. Я не брала специально, нет — мы так устроены. Ты бы привык со временем, перестал замечать… потери.

— После каждой встречи с тобой, мне было плохо, будто утратил нечто очень важное. Я полагал… это разлука.

— И это тоже, Андрей.

— Когда ты находилась рядом, мне было хорошо. Крылья за спиной — тебе знакомо это чувство?

— Да, милый. Понимаешь, донор временно подключается к «городским каналам». Я подключалась вместе с тобой, а потом забирала часть. Прости. Я верну.

— Ты… ты чудовище. — Парень затрясся от возмущения, вскочил, сжимая кулаки. — Как ты посмела… тварь?! Кто тебе разрешил?! Ненавижу тебя! Убирайся, уходи, проклятая нежить!!

— Я верну. — Инга упрямо прикусила губу. Слёзы текли по щекам. Она хлюпнула носом, быстро развела руки в стороны. Перед ней закрутились черно-багряные вихрики, сплетаясь в шар. Взгляд, искаженный м у кой и отчаянием, уколол Андрея в самое сердце.

— Прочь! — Он с силой оттолкнул ее, выбежал из комнаты. Метнулся в прихожую — схватил шапку, куртку, натянул сапоги.

Громко щелкнул, закрываясь, дверной замок.

Андрей беспокойно ворочался во сне, лицо избороздили морщины, губы стянулись засохшим шрамом. Мерзавка-память решила задать хозяину основательную трёпку. Но мысли его отнюдь не были сумбурны.

Комната настороженно вслушивалась в еле различимый шепот.

— …чем слепки отличаются от подобий? .. От проявлений? .. Неужели я скоро стану одним из них?..

Над человеком нависала густая непроницаемая тьма. Ложилась свинцовой плитой, обращала квартиру пыльным склепом. И лишь зеркало, казалось, вобравшее в себя абсолютно все лучики света, ярко сияло на противоположной стене. В его бесконечных глубинах на фоне многоэтажек с потухшими окнами стоял, скрестив руки на груди, исполинский двойник. В черных глазах гиганта отражались стремительно меняющиеся виды городских улиц, площадей, парков, кафе, клубов, памятников… На лице удивительным макияжем проступала старая кирпичная кладка.

Тогда-то Андрей впервые напился — по-настоящему, без дураков. Слишком велико было потрясение. Неожиданное превращение любимой девушки в монстра, нечеловека.

И он снимал стресс самым простым и естественным образом — топил в вине. Сидел в дешевой забегаловке на углу и ударными дозами поглощал спиртное. Плакался в жилетку местным алкашам, те, падкие на дармовую выпивку, кивали, хлопали по плечу, говорили: забудь, братан. Все бабы — стервы, известный факт. Наливай еще.

Собутыльники, впрочем, очутились с «понятиями» — не обобрали в темном углу, предварительно стукнув чем-нибудь тяжелым, наоборот — проводили до подъезда, усадили в лифт и, посоветовав «забыть-наплевать на суку», удалились.

Потянув незапертую дверь (он не обратил на это внимания), Андрей вошел, точнее, ввалился в квартиру, кое-как стянул куртку и сапоги, заглянул в зал. Разумеется, там никого не оказалось. Но на гладкой полировке трельяжа, стоящего возле дверного проема, темнело растекшееся красноватое пятно. Кровь? — подумал Андрей. Мысли прыгали, скакали вразнобой. Я толкнул ее… она упала, ударилась? Похоже на то. Но она… неживая, откуда кровь? Неужели я ранил или даже… убил ее? Нет, нет, она не человек, просто туман, я не мог…

Губы мелко подрагивали, на лбу выступила испарина. Трясущийся рукой он дотронулся до пятна, тотчас испачкав пальцы в липкой красной жиже. К горлу подкатил мерзкий ком, замутило, пошатываясь, он кинулся в ванную.

Долго умывался холодной водой, жадно пил, захлебываясь. Присел на колченогий табурет, уткнулся в полотенце. Что ты наделал? Слова грохотали в голове пудовыми булыжниками. ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ?! Инга, прости! — заорал он, нимало не заботясь тонкими стенками и любопытными до семейных сцен соседями, которые, возможно, уже «грели» уши. — Прости меня! Я не хотел! Я… не думал…