Артем Белоглазов - Химера

Он сидел в ванной и плакал. Жизнь потеряла смысл, надежды обернулись крахом, вера исчезла, а любовь и вовсе накрылась медным тазом. Затем, нетвердо ступая, вернулся в комнату.

Пятно пропало.

Андрей оттер с глаз едкие слезы, опасливо мазнул рукой по трельяжу. Ничего липкого. Тщательно ощупал поверхность, послюнил палец — потёр. Гладкая скользкая полировка. Чистая. Немного прохладная.

П-померещилось, несомненно, померещилось, накатило неимоверным облегчением. Перепил, наверно. Уже видения начинаются. Взъерошил рукой мокрые волосы. Глянул в зеркало: бледное, землистое лицо, резкие морщины, запавшие темные глаза.

— Ничего, — прохрипел, — выдюжишь.

В бок кольнуло запоздалое ощущение: что-то не так. Что? Яростно огляделся: вещи на своих, привычных местах, тишина, порядок.

— Бред какой-то, — выдохнул он. Доплелся до кровати, рухнул на нее, не раздеваясь, и мгновенно уснул.

Позже он понял: в тот день впервые явился «неправильный» двойник.

Утро обрадовало ярким бодрящим солнцем и звонкой капелью за окном. Андрей потянулся, открыл глаза, поскреб щетину на подбородке. Сон, напомнивший недавние и, прямо скажем, неприглядные события, а также его, Андрея, безобразное поведение, как ни странно принес облегчение. Из души, словно из пыльного мешка, вытряхнуло все затхлые страхи. Добавилась уверенность, некоторое понимание, тщательно скрываемое чувство вины обратилось робкой надеждой. Не всё еще потеряно. Можно встретиться, поговорить, окончательно выяснить отношения. Переиграть заново.

Какая, в конце концов, разница, что она не совсем человек? Или совсем не. Какая разница?! Главное-то в другом.

Андрей поднялся, заправил постель. Умылся холодной-прехолодной водой, сбрил отросшую щетину, ощутив прилив сил и небывалую бодрость, даже сделал утреннюю гимнастику, что можно было приравнять к подвигу. Вскипятил чайник, с наслаждением заварил большую чашку крепчайшего кофе. Пошарился в холодильнике, обнаружив там блюдечко с засохшими лимонными дольками, банку квашеной капусты, огрызок сыра и почему-то пакет с овсяным печеньем. После чего решил прогуляться в магазин. За продуктами.

Тик-так, тик-так, спешили вечно бегущие вперед кварцевые часы. Тик-так, тик-так, полдвенадцатого! Впе-ред, быст-рей, опоздаешь!

Куда?

К фонтану, что на улице Баумана, уверенно отвечали часы. К фонтану из дикого камня.

Тик-так, кварцевый механизм, стремящийся хоть на пару минут заглянуть в будущее, подобно вещунье-пророчице прозревал события грядущего вечера. Или ночи? Или…

Оставив часы с их заморочками висеть на стене — синие тисненые обои, золотистые вертикальные полоски придают стройность, — Андрей ушел в супермаркет «Континент» пополнять запасы.

Холодильник на кухне урчал голодным брюхом.

Вернувшись, он первым делом достал из серванта узкогорлую вазу, наполнил водой и поставил в нее цветок — ярко-красную розу. Не снимая шуршащей обертки. И уже потом, с полными пакетами, двинулся в кухню. Разгружая купленную снедь — это в шкаф, это в холодильник, это пока на стол, — насвистывал под нос веселую песенку.

Ах, романтика. Вы гадали на ромашке — «любит — не любит»? Вы жмурились — сладко, мечтательно, когда выпадало «любит»? Андрей точно знал — любит, был уверен на все сто. Кто из двоих поступил подло? Кому идти с повинной? Мириться, дарить цветы?

Ах, чудесное утро, погожий денёк. Ох, избирательная дура-память. Стынут на дне зябкого колодца слова — «И не приходи больше. Он убьет тебя, выпьет . Будет тянуть — терпи». Забыты. Пьянка, длившаяся несколько суток, кураж новогодний, слезливый, — ушли-сгинули. Город? Да что Город? Я жил и еще поживу. Хотел бы он , давно прихлопнул, ровно таракана тапкой. Неужто руки коротки? Не нужен я ему , мегаполису, букашка мелкая. А Ингу он простил, вот и весь сказ.

«Нельзя, невозможно!» — билась глубоко-глубоко в подсознании, мухой в паутине, болезненная, параноидальная мысль.

Мухой.

В паутине.

Где же паук?

— Ждет, — тихо рассмеялись в зале. — Паук ждет.

Андрей услышал. Сердце ёкнуло, сдавило спазмом; пакет с йогуртом шлепнулся на пол.

— Кто здесь?! — выкрикнул. Ему не ответили.

Тот, кто стремится избавиться от страха, переходит в наступление — Андрей, стиснув в руке нож, отправился в комнату. Звук шагов в навалившейся тишине соперничал лишь с оглушительным тиканьем часов.

Тик! — верещали они. Так!!

Часы боялись. Клац! — внутри щелкнуло, хрустнуло, треснуло. Кварцевый механизм остановился.

Зал встретил угрюмым молчанием. Вещи настороженно взирали на человека. Все на своих местах, в полном порядке.

Двойник в зеркале кривлялся дешевым фигляром: перекошенные черты лица, напряженная поза, взгляд загнанной в угол крысы.

— Ты?! — полувопросительно-полуутвердительно произнес Андрей. Лезвие ножа сверкнуло случайным солнечным зайчиком. — Р-разобью!!

Он замахнулся и тут же отступил назад. Поверхность зеркала темнела, меркла, наливалась вечерними сумерками. Отражение, облаченное в лоснящийся, глянцевый плащ темноты, смотрело зло, с прищуром. Вокруг головы, напоминая чудовищную прическу Горгоны, сплетались туманные пряди. Облик становился нечетким, расплывался, клубясь зыбким маревом.

Вы являетесь только к пьяным?.. Кто сказал? Я… вчера.

Нет, возразило сумасшествие, растягивая лягушачий рот в хищном оскале. К трезвым — тоже.

— Бред какой-то, — повторил Андрей старую, двухнедельной давности фразу.

— Почему, бред? — Отражение нехорошо усмехнулось, исчезло и вновь появилось — нормальное, обыкновенное.

— Это как посмотреть, — продолжили из-за спины. Андрей резко повернулся.

Некто, окутанный черной дымкой, до ужаса похожий на него, вольготно развалился на диване.

— Ну, — сказал, — чего уставился?

Римский патриций в тоге — пришло сравнение. За одним небольшим исключением — цвет не тот. Страх накатил волной: липкий, пробирающий до костей. Андрей замер — изваянием, статуей, соляным столпом, не вовремя обернувшейся женой Лота.

Колеблющаяся зябкая мгла. У нее твои губы, глаза, волосы. Твой голос. Впору завыть от ужаса и броситься вон из квартиры. Однажды Андрей уже проделал это и не раз пожалел, когда смертельная тоска рвала сердце на части. Единственно, что туман был тогда белесо-зеленым, был Ингой — любимой, фантомом, нечеловеком…

Двойник ждал. Паук ждал. Муха ждала. Дрожали нити натянутой паутины. Глупую рыбу ловят на приманку. Живую, трепыхающуюся. Кто здесь паук, кто рыба, кто приманка? На простые вопросы не существует простых ответов.

Тьма постепенно таяла, истончалась, размывалась в окружающем воздухе и вот — сгинула, лишь глаза остались черными. И Андрей наконец понял, в чем крылась неправильность. Глаза… У него-то они карие.