Джеймс Герберт - Тайна Крикли-холла

Айрис говорила обычным тоном, ничуть не понижая голос, не обращая внимания на престарелую даму, находившуюся неподалеку, и Гэйб подумал, не оглохла ли заодно и Магда? Вроде бы не должна. Иначе сиделка в приемной упомянула бы об этом Он предположил, что если кто-то из здешних обитателей (или пациентов) всегда держится тихо и молчит, то, наверное, с ним в конце концов начинают обращаться как с имбецилом или овощем.

Подойдя к двери и заглянув внутрь, инженер сразу увидел Магду Криббен. Хотя в комнате имелось удобное кресло, старая женщина сидела на стуле с прямой спинкой, рядом с аккуратно застеленной кроватью.

— Ну, теперь я вас оставлю, — сказала Айрис, делая шаг в сторону, чтобы пропустить Гэйба. — Все в порядке, она вас услышит, но не ожидайте от нее ответа. Если она заговорит — мы все примчимся сюда сломя голову, уж поверьте! Она не произнесла ни слова со времен последней войны, хотя физически в полном порядке. Ни слова, ни звука! — Сиделка заглянула в комнату и громко произнесла: — К вам в гости пришел вот этот джентльмен, Магда, разве это не замечательно? Он ваш родственник из Америки и проделал такой длинный путь, чтобы повидать вас! Вы уж будьте с ним поласковее.

Сиделка с заговорщическим видом подмигнула Гэйбу, но он не счел нужным отреагировать.

— Вперед, мистер Калег. Вы можете подвинуть для себя вон то кресло или сесть на кровать, как вам будет удобнее.

И женщина, фальшиво улыбнувшись, заковыляла прочь, в ту сторону, откуда они с Гэйбом пришли. Гэйб вошел в комнату.

Кто этот человек? Она его не знала, никогда не видела его прежде, и, уж конечно, он не был ей родней, потому что у нее вообще не было родственников. Только Августус, ее дорогой брат, ныне покойный. Может, это и к лучшему, что он умер, — они ведь наверняка взялись бы за него, если бы он не утонул. Но она не хочет, чтобы этот незнакомец находился в ее комнате, он даже одет неправильно! Никто никогда не приходил к ней, нет, никто и никогда. Кроме того одного раза, но это было очень давно и совсем в другом месте, там, где ее держали взаперти и постоянно задавали вопросы — вопросы, вопросы, вопросы! Она им ничего не сказала, ни разу не ответила на их глупые вопросы — это было бы слишком опасно, — и постепенно они от нее отстали. Да, он приходил к ней тогда — не этот мужчина, но тот, кто знал все. Он пришел к ней из любопытства, не из любви. Много лет прошло, но она помнит все так отчетливо, как будто это случилось вчера. Доктора и не подозревают, что ее ум по-прежнему остается острым как бритва — а иначе разве она смогла бы притворяться столько лет? — и что ее память ничуть не пострадала. О да, она очень ясно помнит того человека.

— Мисс Криббен, меня зовут Гэйб Калег.

Как? Она не знала никого по фамилии Калег. А может, все-таки знала? Нет, она бы помнила. Она не дурочка, как о ней думают окружающие. Если она не разговаривает, это не значит, что забыла, как это делается. Ох нет, слишком рискованно. Интересно, нынче по-прежнему казнят людей на виселице? Она не знала наверняка. И уж конечно, не станет выяснять.

Этот незнакомец устроился поудобнее, уселся на край кровати — ее кровати. Кто ему разрешал? Это неприлично, вот что. Но еще более неприлично то, что незнакомый мужчина остался один в комнате бедной беззащитной женщины, неспособной даже возразить! Это ужасно! Хорошо хоть дверь осталась открытой, а то он, пожалуй, мог и предпринять попытку… На ее постели, вы только подумайте! Какая наглость, какие дурные манеры!

Но она не даст ему понять, что рассержена. Она не покажет свой гнев. Даже смотреть на него не будет.

— Я с семьей ненадолго поселился в Крикли-холле.

Крикли-холл! Вот оно. Он попытается перехитрить ее, начнет расспрашивать о доме и о том, что там произошло…

— Вы помните Крикли-холл, Магда?

Ох, ну что за отвратительные манеры! Он обращается к ней просто по имени, как будто они друзья или старые знакомые. Конечно, он старается держаться по-дружески, потому что хочет завалить ее вопросами. Ну нет, ее не обмануть, она не станет с ним разговаривать, не скажет ему ни единого словечка. Он даже не англичанин, а тот, кого простые люди называют «янки». Эти янки приехали в Британию, чтобы помочь воевать с немцами. Нет-нет. Война давно кончилась, ведь так? Это было не очень давно. Лет десять назад? Или пятьдесят? Или сто? Вообще-то если подумать, то давно. И она все помнит, ведь помнит? Да, помнит, еще и побольше, чем многие другие.

— Когда вам было около тридцати, вы жили в доме, именуемом Крикли-холл.

Он что-то знает! Он что-то знает об Августусе и пытается заставить ее рассказать о том, что случилось в те времена в доме. Та страшная ночь, когда река наверху вышла из берегов, а река под домом вышла через колодец… Она сбежала за мгновение до того, как все затопило, когда Августус был… нет! Она не должна даже думать об этом! Сердце у нее забилось слишком сильно, чужак может услышать. Она выдаст себя. Следует держаться спокойно, ничем не показывать своих чувств. «Дальнейшее — молчание». Это написал Шекспир. Видите, какая у нее память? Когда ее нашли на следующее утро, ей рассказали о том, что случилось с Августусом и детьми… то есть о том, что, как они думали, случилось с ними, — но она не выдала себя, она скрыла свои чувства, хотя внутренне была совершенно опустошена, ее сердце и душа рассыпались в прах. Но она оказалась хитрее всех: притворилась, что слишком потрясена. В полном шоке. Нет, это не совсем правда… она действительно была в шоке, но все равно обманула всех, и докторов, которые ее обследовали, и полицейских, и всяких там представителей власти.

Даже этот самодовольный ханжа, преподобный Россбриджер (да-да, видите, какая у нее память?), купился на ее игру, когда пришел в госпиталь умолять ее спасти доброе имя брата (и, конечно же, его собственное заодно). Он хотел, чтобы она опровергла официальный доклад и слухи, которые поползли после наводнения, те разговоры, будто Августус запер сирот в подвале Крикли-холла в ночь наводнения. Конечно же, Августус не мог поступить так безнравственно, скулил Россбриджер. Опекун заботился о несчастных детках. Конечно, он был с ними строг, но и любил их при этом, и учил их Закону Божьему. Расскажите об этом, дорогая Магда, умолял ее старый дурак, защитите честь вашего брата! Но она не произнесла ни слова, ведь правда могла лишь еще сильнее опорочить имя Августуса.

А потом, много лет спустя, когда она находилась в том дурном месте, где ее заперли надолго и она уже думала, что о ней вообще забыли, другой мужчина явился, чтобы поговорить с ней. Но этого она хорошо знала, хотя он, конечно, сильно изменился — ведь когда-то он был ее верным союзником.

Он-то знал все — все, что происходило в ту последнюю ночь и что было до нее: знал все — но и он тоже терзал ее вопросами, вопросами, вопросами, а она притворялась немой и не нарушила молчания даже для него, так и не произнесла ни единого слова. Нет уж, ее никому не одурачить, она никогда не намеревалась хоть в чем-то признаваться! Она просто онемевшая старая леди, лишившаяся памяти, не имеющая ровно никакого значения в нынешнем мире.