Джеймс Герберт - Тайна Крикли-холла

— Как доехали? — спросил он, показывая инженеру дорогу по длинным, спускающимся вниз коридорам с выкрашенными в два оттенка зеленого цвета стенами.

— Я ехал по скоростной трассе и в общем нормально добрался, хотя дождь был явно ни к чему, — ответил Гэйб.

Детектив Михаэл кивнул. Он остановился перед черной пластиковой вращающейся дверью, толкнул ее и пропустил Гэйба вперед. Инженер очутился в другом коридоре, более широком, с дверьми по правой и левой сторонам; все двери были закрыты, кроме одной, ближайшей.

— Я там уже приготовил одежду, чтобы вы посмотрели, — сказал детектив, показывая на открытую дверь. — Посмотрим, что вы скажете о ней, а уж потом продолжим.

Гэйб вошел в смотровую комнату; у одной из ее стен стоял длинный простой стол, напротив другой выстроились несколько металлических стульев. Справа от Гэйба находилось внутреннее окно, занавешенное с другой стороны стекла. Это было окно для осмотров, и Гэйб подумал, не лежит ли уже детский труп за этими занавесками… Рядом с окном располагалась дверь.

На длинном столе Гэйб увидел полупрозрачный пластиковый пакет, в котором лежали какие-то вещи. Гэйб мог рассмотреть только поблекший красный джемпер и под ним — голубую спортивную куртку.

Детектив Михаэл подошел к столу и начал вытаскивать из пакета смятые вещи, раскладывая их в рядок на гладкой поверхности. Шерстяной джемпер был порван, а цвет его теперь приблизился к розовому; когда Кэм носил его, тот был ярко-красным Гэйб дышал с трудом. Дырки на шерсти образовались либо от того, что распустились нитки, либо были проедены рыбами. Гэйб сумел взять себя в руки, прежде чем подошел к голубой курточке с капюшоном. Ее цвет тоже поблек, но оставался ближе к изначальному, чем цвет джемпера. Следующей лежала маленькая футболка, некогда белая, а теперь грязно-серая, как и маленькие трусы из хлопка, лежавшие рядом. Обе вещицы порваны и испещрены мелкими дырками, как будто речные рыбы прогрызли их, чтобы добраться до скрытого под бельем мяса. Эта картина, вспыхнувшая в уме Гэйба, заставила его пошатнуться, и детектив тут же крепко подхватил его под руку.

Гэйб заставил себя продолжить осмотр. Дальше лежала пара сморщившихся джинсов; вода поработала над ними так, что местами они были белыми.

— Как я вам говорил по телефону, — сказал Ким Михаэл, — ботинок там не было, но я забыл сказать, что и носки тоже исчезли. Мы думаем, их унесло подводным течением. Наш патологоанатом считает, на теле нет следов насилия, совершенного до того, как ребенок утонул.

— Вы уверены?

— Ну, насколько можно быть уверенным, если прошло так много времени…

Гэйб не мог оторвать глаз от вылинявших, попорченных вещиц, разложенных на столе. Ему хотелось упасть перед ними на колени и завыть, выкрикнуть имя сына, заорать во все горло, отрицая все… Но сомнений не оставалось: перед ним одежда Камерона. И в этот момент, как бы ради подтверждения выворачивающей душу истины, Гэйб заметил на джемпере круглую наклейку с изображением крокодила; крокодил уже не был зеленым, он совсем потерял цвет, от него на самом деле остались лишь смутные очертания… Кэм так любил эту картонную эмблему!

— Гэйб? — Детектив убрал руку с локтя инженера, но при этом чуть наклонил голову, пытаясь заглянуть в опущенные глаза Гэйба.

Гэйб знал, чего от него ждут.

— Это одежда Кэма, — сказал он бесстрастным, неживым голосом.

— Вы уверены?

Гэйб кивнул:

— Более чем.

— Если вы уверены, осматривать тело нет необходимости.

— Я готов.

— Оно пролежало в канале целый год. Простите, Гэйб, но… но оно почти съедено, да еще и вода там грязная… Вам незачем мучить себя. У нас есть одежда, и вы ее опознали.

Гэйб кивнул в сторону внутренней комнаты:

— Он там, да, Ким?

— Да, он там. Но говорю же вам, вам незачем на него смотреть.

— Я и не хочу смотреть на все тело, — мрачно произнес Гэйб. — Я хочу увидеть только руки.

Гэйб медленно опустился на маленькую кроватку Кэма, оперся локтями о колени и опустил лицо в ладони. Он все еще ничего не соображал от потрясения, от того, что ему пришлось признать: его сын действительно умер, и надежды больше не осталось, малыш уже год как покинул их…

Яркая, веселая комната со светлыми обоями, с большими плакатами со Шреком, разноцветные машинки и другие игрушки лишь усиливали отчаяние Гэйба. Над его головой медленно вращался мобиль с Королем Львом — его подтолкнул легкий сквозняк, возникший в тот момент, когда Гэйб вошел в комнату. Легкие вечерние тени постепенно сгущались и плотнели, а он все сидел и сидел на месте, и на его сердце камнем лежал тяжкий груз, а мысли едва шевелились, придавленные невыносимой правдой.

Там, в морге, Гэйб и детектив Михаэл прошли в комнату, где под зеленой простыней лежало маленькое разложившееся тело Кэма. К ужасу Гэйба, из-под простыни виднелись пряди волос — светлых волос, выбеленных грязной речной водой; Гэйб заставил себя смотреть в сторону, он сосредоточился на той единственной части тела, которую ему необходимо было увидеть. Служитель морга, сопровождавший их, проявил понимание: заметив, что Гэйб увидел волосы, он тут же поспешил поправить простыню. Потом, выслушав детектива служитель осторожно отвернул край зеленой ткани, обнажив ладони трупа.

Гэйба охватили тошнота и ужас, когда он увидел косточки пальцев, остатки сгнившей плоти, все еще державшейся на запястьях… Он судорожно втянул воздух, когда сравнил мизинцы обеих рук и увидел, что пальчик на правой руке короче, чем на левой.

Больше он ничего не хотел видеть, но внезапно вспыхнувшее желание сдернуть простыню и посмотреть на все тело стало почти нестерпимым. Но Ким Михаэл, как будто прочитав мысли Гэйба, остановил его. Он мягко подхватил инженера под локоть и повлек к двери в смотровую комнату. Гэйб знал, что всегда будет благодарен Киму за это: если бы он увидел разложившееся тело Кэма, это зрелище преследовало бы его всю жизнь. Он подписал протокол опознания тела как принадлежавшего Камерону Калегу, а потом детектив отвез его домой, в Кэнонбари.

Звонок Эве был тяжелейшей из работ, какую только приходилось делать Гэйбу, но Эва почему-то не разразилась слезами, скорее приняла новость вполне спокойно, как будто Гэйб сообщил ей нечто такое, о чем она давным-давно знала, так что ничуть не была потрясена. Гэйб осознал наконец, что весь этот год, отрицая смерть Кэма, Эва обманывала саму себя, но не готова была себе в этом признаться — особенно себе. Часть ее ума отрицала мысль о том, что Кэм мертв, но другая, более глубинная часть, давно смирилась с судьбой.

Гэйб сел на маленькую кроватку Кэма, застеленную одеялом с разноцветным рисунком, с бледно-голубой подушкой, — и его чувства наконец освободились, всплыли на поверхность, переполнили его, чтобы в конце концов взорваться.