Джозеф Ле Фаню - Тайна гостиницы Парящий Дракон

Маркиз оказался человеком умным и чрезвычайно добродушным. Он подробно рассказал мне о парижской жизни, нравах горожан, предупредил об опасностях, грозящих новичку, и дал несколько весьма ценных практических советов.

Однако как ни развлекало меня красочное и остроумное повествование маркиза, я почувствовал, что меня снова одолевает дремота. Видя, что я засыпаю, маркиз понимающе замолчал. Допив кофе, он выбросил чашку в открытое окно и проделал то же самое с моей. Вскоре за ними последовал и поднос; я услышал, как они клацнули о дорогу — удачная находка для какого-нибудь раннего путника в деревянных башмаках,

Я откинулся на сиденье. Бесценный дар — белая роза — хранился у самого сердца, завернутый в бумагу. Я надеялся, что он навеет мне романтические сновидения. Меня все больше клонило в дремоту, однако настоящий сон никак не приходил. Из своего угла я, полузакрыв глаза, хорошо видел всю внутреннюю часть кареты. Мне хотелось спать, однако барьер между бодрствованием и сном казался совершенно непреодолимым. Я погрузился в какое-то неизвестное доселе состояние — неописуемую расслабленность.

Маркиз раскрыл дорожный ящик для бумаг, достал из него лампу и подвесил ее за крюк к противоположному окну. Затем надел очки, достал связку писем и принялся сосредоточенно их просматривать.

Мы ехали очень медленно. До сих пор на каждой станции я нанимал четверку лошадей, теперь же мы были рады, если удавалось раздобыть двух. Черепашья скорость нашего продвижения бесила меня. Мне надоело смотреть, как маркиз в очках размеренно читает письма, складывает, убирает, читает, складывает, убирает. Хотелось закрыть глаза, но какая-то сила не давала мне опустить веки. Я попытался еще раз — ничего не вышло.

Я хотел протереть глаза, но не сумел приподнять руку. Тело не повиновалось мне. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Как ни напрягал я волю — результат был таким, словно я пытался усилием мысли развернуть карету.

Меня охватил ужас. Такое состояние нельзя было объяснить просто дурным сном. Что за неведомая болезнь овладела мною?

Трудно было смотреть, как мой невозмутимый спутник продолжает как ни в чем ни бывало читать письма, тогда как ему ничего не стоило бы разогнать мои страхи, просто встряхнув меня за плечо. Я напряг все силы, чтобы окликнуть его; ничего не вышло. Маркиз перевязал письма ленточкой и выглянул из окна, насвистывая мелодию из какой-то оперы. Затем обернулся ко мне:

— Огни уже видны; через две-три минуты будем на месте.

Он внимательнее всмотрелся в мое лицо и улыбнулся:

— Бедный мальчик, как крепко он спит! Должно быть, очень устал. Что ж, пусть поспит; когда карета остановится, он проснется.

Затем сложил письма в сумку, убрал очки в карман и снова выглянул, из окна.

Мы въехали в небольшой городок. Было, должно быть, часа два пополуночи. Карета остановилась. Я видел, как отворилась дверь гостиницы; внутри горел свет.

— Вот и прибыли! — весело воскликнул мой спутник.

Но я не проснулся.

— Как он устал! — произнес маркиз, не дождавшись ответа.

Мой слуга распахнул дверцу кареты.

— Ваш хозяин крепко спит. Он так устал! Не стоит будить его. Пока меняют лошадей, мы с вами зайдем в таверну, подкрепимся и закажем что-нибудь месье Беккету. Когда он проснется, наверняка захочет есть.

Он поправил фитиль лампы, подлил масла и, стараясь не побеспокоить меня, вышел. Я слышал, как они с Сен-Клером входят в таверну, а сам в том же самом непонятном состоянии остался сидеть в углу кареты.

Мне доводилось испытывать сильную физическую боль, но ни разу в жизни я, слава Богу, не попадал в столь унизительное положение. Искренне надеюсь, что состояние это ни в коей мере не напоминает смерть, ожидающую всех нас в конце пути. Я превратился в дух, заключенный в темницу, мучения мои были безмолвны и неподвижны. Странное оцепенение не затронуло моих мыслей. В мозгу колотился слепой ужас: чем все это кончится? Может быть, я умер? Я прекрасно воспринимал все окружающее. Я видел и слышал отчетливее, чем когда-либо в жизни. Просто тело мне не повиновалось.

Я уже сказал, что маркиз д'Армонвилль, удаляясь в сельскую таверну, не погасил лампы в карете. Я внимательно прислушивался, ожидая его возвращения — может быть, по счастливой случайности, он пробудит меня от каталепсии.

Ни звук шагов, ни даже малейший шорох не предупредили меня о приближении незнакомца. Дверь кареты внезапно распахнулась, в карету вошел совершенно неизвестный мне человек. Лампа горела ярко, как восковая свеча, и я хорошо разглядел вошедшего. Он был молод, одет в темно-серый свободный плащ с капюшоном. На мгновение мне показалось, что под капюшоном блеснул золотой околыш офицерской фуражки; и, без сомнения, я разглядел на манжетах, выглядывавших из рукавов широкого плаща, армейские галуны и пуговицы. У юноши были густые усы и бородка-эспаньолка; щеку и губу пересекал широкий красный шрам.

Он тихо прикрыл дверь и сел рядом со мной. Все произошло в мгновение ока: он склонился ко мне и, прикрыв глаза от света, внимательно всмотрелся в мое лицо.

Незнакомец двигался бесшумно, как привидение. Жесты его были исполнены решительности, говорившей, что действует он не наобум, а по тщательно продуманному плану. Я не сомневался, что он замыслил недоброе. Ограбить меня, а может быть, и убить. А я был беспомощен и неподвижен, как покойник. Он запустил руку в мой нагрудный карман, извлек драгоценную белую розу и пакет с письмами, среди которых было одно, весьма важное для меня.

Негодяй едва взглянул на мои письма — он искал явно не их. Белая роза тоже не вызвала у него интереса. Его заботила та самая бумага — развернув ее, он достал карандаш и принялся быстро переписывать ее содержание в блокнот. Действовал он бесшумно, с невозмутимой поспешностью, какая вырабатывается, подумал я, за долгие годы службы в полиции.

Он уложил мои бумаги в том же порядке, в каком их нашел, сунул обратно в боковой карман и исчез.

Все заняло не более трех минут. Вскоре после исчезновения незнакомца послышался голос маркиза. Он вошел, взглянул на меня и улыбнулся. Мне подумалось, что он даже немного завидует моему крепкому сну. О, если бы он знал, что со мной приключилось! Он снова принялся просматривать письма при свете лампы, той самой, что минуту назад помогала незнакомцу в его шпионском деле.

Мы выбрались из города, двигаясь по-прежнему довольно медленно. Когда место происшествия осталось в двух лигах позади, я почувствовал странную пульсацию в ухе, словно воздух проходил через него в горло. Мне казалось, что где-то глубоко в голове набухает и лопается воздушный пузырь. Напряжение в мозгу внезапно спало; в голове гудело, по телу распространялось странное покалывание, какое бывает в ноге, когда она затекает. Я вскрикнул, приподнялся на сиденье и рухнул обратно. Тело дрожало от чудовищной слабости.