Дино Динаев - Собака Кантерсельфа

Понятно излагаю?

– Понятно лишь то, что ты сказал, что в женщину вдуешь, то она и носит. Семя?

Ребенка?

– Вы пошляк, генерал, как впрочем, и все солдафоны навроде вас. Что за слова?

Вдуешь! Я совсем не то имел в виду. Вот возьмите, например такую ситуацию.

Почему все женщины любят, души не чают только во внуках, получаемых от собственных дочерей. А к внукам от сыновей холодны, что бы ни они не говорили на словах. Это я как специалист говорю. Можете не напрягать свою единственную извилину. Сам скажу. Потому что они инстинктивно чувствуют родство только по женской линии. От матери к дочке, от дочки к внучке и так далее. Для науки сей феномен тайны не составляет. По женской линии генный материал не изменяется. На протяжении веков! Если взять женщину сейчас и ее бабушку за тысячу лет до рождества Христова, то гены будут те же самые. Бесполезный генетический материал! – зло выпалил Живой. – Не содержат никаких изменений на молекулярном уровне.

Такие мне в медцентре не нужны. Единственные творцы истории, создатели неповторимых генных комбинаций, существующих лишь на протяжении одного поколения, это самцы! Поэтому Черный пароход везет только мужчин. Что со мной будет? – поинтересовался он. – Вы в курсе, что даже в тюрьме я буду работать врачом?

– Не будешь, – мстительно сказал Крутохвостов, доставая табельный пистолет. – Это тебе за Миколу Диденко!

– Товарищ генерал, сообщение от Неволина! – доложил офицер связи.

Крутохвостов торопливо взял у него спутниковый телефон. После прослушанного сообщения, лицо его приобрело озадаченное выражение.

– Медцентра больше нет? – недоуменно повторил он за Неволиным. – Куда же тогда их всех везут?

Пароход имел свой неповторимый запах. Смесь неживого: застарелого мазута, ржавого железа, просмоленных, но все рано гниющих канатов, к чему присовокуплялся аромат испуганного человеческого стада: пота, испражнений, сотен вонючих ног, газовых выделений. Марина сразу повисла на плече Никитоса.

Притворная выдра, мстительно подумал Сафа.

Палуба была перегорожена решетками с узкими проходами, в которые мог поместиться лишь один человек. Никитос был вынужден оставить свою пассию и шел впереди, увлекая ее за собой. Должно быть хреново идти так, подумал Сафа. Не имея возможности спасти свою женщину, мало того, тащить ее за собой. Куда? Это все равно, что, зная, что сейчас твою жену изнасилуют, предварительно раздеть ее.

Даже Сафа, которому не светило когда-либо жениться, поежился.

Все происходящее никак не отражалось на лице полковника. Оно словно окаменело.

Если этой парочке суждено умереть, он умрет первым, понял Сафа. Тоска грызла сердце, когда он окидывал возвышающиеся по сторонам решетки. Но когда он подумал, что такой могучий человек тоже ничего не может сделать и идет на заклание словно ягненок, ему стало совсем худо. Перелезу через решетку и прыгну в море, с отчаяния решил он. Надо так случится, что именно в этот момент он увидел предупреждающую табличку:

– Внимание! Решетка под напряжением 36 вольт! Не смертельно, но очень больно!

Снимаем не сразу!

Под ней была пририсована синяя рожа с высунутым языком. Уж если ему на берегу не дали слинять, то отсюда не сбежать совсем. НЕ СБЕЖАТЬ. Это слово виделось повсеместно. На решетках, на понурых спинах с рюкзаками, на стоящих на верхних палубах матросах в черных робах. Это были самые странные матросы, которых он когда-либо видел. Застывшие дегенеративные лица с характерными бессмысленными взглядами, у многих течет слюна, но они этого не замечают. Неопределенного возраста, рано постаревшие, они все с одинаковым интересом наблюдают за толпой толкающихся вахтовиков. Когда кто-либо падает в сутолоке, матросы веселятся как дети, толкая друг друга локтями и указывая на упавшего дулами автоматов, которыми вооружены. Это настоящие психи!

Когда Сафа хотел рассмотреть их получше, в спину врезался Макс. Лицо у чувырлы было потное, вахтовики передвигались почти бегом, и чтобы не отстать, хромому приходилось ковылять изо всех сил.

Вахтовиков заставили свернуть с палубы в носовую надстройку и пройти по коридору с заваренными иллюминаторами. Теперь их вынуждали двигаться методом, которым пользуются при выдавливании зубной пасты. Сзади запихивали все новых вахтовиков, заставляя передних быстрее погружаться в нутро корабля. Коридор привел их в переднюю часть надстройки с прозрачными стеклянными стенами в руку толщиной – бывший дансинг лайнера.

Стекла были давно немытыми и выглядели отталкивающе. Повсюду пестрели пыльные отпечатки ладоней, стоп, высохшие подтеки органического происхождения. На пол, некогда покрытый плиткой, вообще было страшно смотреть.

Когда вахтовики были набиты в дансинг словно сельди в бочку, появился капитан.

Его сопровождали все те же матросы с дегенеративными лицами, но очень толстые, весом далеко за центнер. Никто и так не рискнул бы напасть на них, но чтобы отшибить саму мысль о сопротивлении, каждый сжимал в руках по умхальтеру. Их научили нажимать на курок, а большего от них и не требовалось.

При движении капитан совершенно не двигал руками, что было неестественно, и руки висели как плети. Лицо по – лошадиному вытянутое имело совершенный серый оттенок.

– Я капитан судна Заремба! Я компаньон господина Кантесельфа! – представился капитан.

Все были настолько напряжены, что еще одного удара никто не вынес, и по толпе прокатился стон. Все разом безоговорочно поверили, что речь идет именно о ТОМ САМОМ Кантесельфе, безголовом монстре, пожирателе детей. Сафа сам вырос на таких страшилках, боясь ночью заглянуть под кровать, где притаился он – страшный и ужасный Кантерсельф, не имеющий головы, но имевший зубастое горло.

– Вы будете находиться здесь, – продолжал капитан.

– Почему не в каютах? – спросил мужчина в одной синей майке, схваченный в последний момент, не успевший протрезветь и оттого чересчур болтливый.

Один из жирных матросов тотчас двинулся к нему, рассекая толпу своей округлой тушей. Мужчина, даже несмотря на то, что был пьян, понял, что влип, глядя на быстро приближающуюся массу, не сулящую ничего хорошего, невзирая на застывшую на лице улыбку, а может, именно из-за нее, вывернутые толстые губы на недоразвитом лице. Пьяница попытался скрыться за окружающими его вахтовиками, но те выталкивали его, чтобы самим не попасть под удар живого тарана, и чтобы не дай бог, их не спутали с говорившим.

Неловко двигающийся матрос не сразу бы поймал протрезвевшего на глазах пьяницу, если бы вахтовики сами не подтолкнули его в объятия охранника. Ухмылка матроса сделалась еще шире и, уронив пьяницу на пол, он наступил ему на живот ногой не меньше 60-го размера. Мужчина по-женски завизжал, но недолго, изо рта несчастного выступила кровь, ноги мелко задергались в конвульсиях. Матрос выволок его из дансинга и при всех скинул за борт.