Дино Динаев - Собака Кантерсельфа

– Пойдемте, Никита Сергеевич, отсюда!- женщина тянула его назад, Никитос остро почувствовал, что стоит на самой линии, за которой сразу смерть, женщина почувствовала эту незримую границу чуть раньше, но на то она и женщина.

– Я с вами утром разберусь! – пригрозил он, чудесно понимая, что ни фига он не разберется, разбираться надо было раньше, и не разбираться, а лупить всю эту шелупонь со всех уголков необъятной и гнать взашей, а теперь уже поздно, и разберутся, скорее всего, уже с ним.

Драпать надо, уяснил он. Сделав вид, что все произошедшее не воспринял серьезно, он полуобнял Марину и велел проводить в баню.

Бойцы не уходили до тех пор, пока они не скрылись из виду. Никитос ждал этого момента, был шанс уйти через набережную, на одной из прогулочных лодок. Но шанс испарился, когда он разглядел неясное движение в кустах вдоль аллеи. За ними следили, ни на миг не выпуская из поля зрения.

Обложили. Пришлось возвращаться. Еще не вечер, подумал Никитос. Полковника так просто без хрена не сожрешь.

Они вернулись в сауну, и стоило ему включить свет, как Марина вскрикнула. За время их отсутствия в бане побывали гости и явно не для помывки. Первым делом они демонстративно привели в негодность вещи, которые принесла Марина. Ведро было смято в блин, на нем, верно, прыгал кто-то здоровый. Швабру изломали, по крайней мере, в десяти местах.

Стол и кровать опрокинуты. Матрас распущен на длинные рваные лоскуты, как будто на нем драли дикобраза.

Никитос в бешенстве распахнул дверь и оказался лицом к лицу с тремя спецмоновцами. Дула автоматов смотрели ему в лицо. Никитос беззвучно ругнулся.

Спецмоновцы нагло расхохотались, открыто потешаясь над ним. Никитос с треском захлопнул дверь.

– Ты разве им не командир? – не преминула поддеть Марина, у женщин это всегда здорово получалось. – Я плохо соображаю в армейских делах, но, по-моему, полковник старше сержанта.

– Ну, ты то хоть не лезь! – в сердцах воскликнул Никитос.

– Действительно, чего я суечусь, меня завтра и так отпустят, – обиделась она.

– Тебя не отпустят, тебе дадут полную свободу, – мрачно поправил он. – А ты знаешь, что такое полная свобода?

– Нет, а что? – обеспокоилась Марина. – Что происходит, ты можешь объяснить?

За стеной кашлянули. Никитос прыжком подскочил к выключателю и выключил свет. В темных окнах мелькали тени. Марина поспешно ткнулась ему в плечо, и он успокаивающе обнял ее. Затем он вернул кровать на место, кое-как приладив на ней остатки несчастного матраса.

– Ложись в постель, – прошептал он.

– Зачем?

– Ложись и ори!

Так как на окнах не было штор, то он прикрыл их картоном. Марина продолжала упрямо торчать среди комнаты, он нашарил ее руку в темноте и усадил на рваный матрас.

– Ты можешь изобразить секс? – спросил он. – Мне надо кое-что достать.

Он объяснил ей, что надо делать, и она более-менее поняв его затею, стала раскачивать кровать и негромко постанывать.

– Громче можешь?

– Это будет ненатурально. Я никогда не ору.

– Моим архаровцам все сойдет.

Под все усиливающиеся женские крики Никитос зашел и заперся в туалете, только после этого включил свет. Перекрыв воду, он отсоединил унитаз и перевернул. На пол хлынули остатки воды. Сунув руку в агрегат, достал массивный целлофановый пакет, перетянутый проволокой. Размотав его, он достал тяжелый хлопчатобумажный пояс, в котором хранились все его сбережения: доллары, снятые с убитых сумитских ублюдков, золотые кольца и часы, обменянные и выигранные, африканские золотые же монеты с профилем какого-то негра.

– Вот оно значит как. Демобилизация,- вздохнул Никитос.

Не страдающий предрассудками, полковник надел пояс и тщательно спрятал под одежду. Когда он вернулся в комнату, за окнами открыто комментировали происходящее.

– Что-то долго не кончают, – делился сомнениями сержант.

Полковник исправил ошибку, прикрыл рот Марине и заржал по – жеребьиному.

– Вот это вдул! – уважительно отозвался сержант.

– Передохни пока, – прошептал Никитос в ухо женщине.

– Ты что решил?

– С тобой пойду, все равно меня никто тут не слушает.

– У меня муж есть!

– Это не повод оставаться здесь и подыхать.

– Здесь все так серьезно?

Не успел он сказать, насколько это все серьезно, как со стороны пансионата донесся душераздирающий вопль, оборвавшийся на высокой ноте.

– Нам надо торопиться, – произнес Никитос, женщина вцепилась ему в руку, он еле смог ее выдрать. – Я еще не все собрал. Дождись, пока я в соседнюю комнату выйду, и опять начинай.

– Я боюсь. Что там происходит? Надо что-то делать! Позвони своему начальству! В

ГАИ!

– Гаишники первыми же меня и шлепнут. Я у них на очень хорошем счету.

Полковник вышел в предбанник и под все усиливающиеся стоны Марины вскрыл паркет.

Носить оружие в санатории было запрещено всем, кроме часовых. Оружие хранилось в арсенале, куда теперь, как понял Никитос, доступ ему был закрыт.

Но Никитос слишком любил оружие, чтобы так легко от него отказываться. Он достал из тайника хорошо смазанный "Умхальтер М-38", двадцати зарядную убойную машинку, способную стрелять очередями. Он бы предпочел отечественный автомат, так как умхальтер славился плохой надежностью и часто заклинивал. Но тут уж не до жиру.

Что имеем, то имеем. Да и запасных обойм могло быть побольше. Но он не рассчитывал на полноценный бой.

В глубине тайничка лежала оборонительная граната Ф-700, цифра в названии указывала разлет осколков в метрах. Весила она полтора килограмма. Когда он положил ее в карман галифе, они едва с него не свалились, пришлось ремень застегнуть на одну дырку туже.

Полковник сидел на полу с карманами набитыми боеприпасами, с пистолетом в руках, прислонившись к стене и вытянув ноги. Последние минуты передышки.

– Смеетесь, значит, над своим командиром? – процедил он сквозь зубы. – Ну-ну!

Он чувствовал, как адреналин насыщает кровь, как она устремляется в мышцы, как приходит в рабочее состояние боевая машина под именем "Полковник Ребрий". Он готовился делать работу, которой его обучали всю жизнь, а то, что его могли убить, нисколько не портило настроения. Дискомфорт вносила разве что мысль, что он даже не поцеловал Марину, не говоря уже обо всем остальном. Ну, это, пардон, война.

– Анекдот слышал про то, как коммунисты на Солнце летели? – спросил Неволин. – Сначала они боялись обжечься, но парторг успокоил, что они полетят ночью. Прям как мы.

– Болтаешь много, – одернул Шорохов. – Ночью над водой голос на три километра слышен. Греби лучше.

– Это еще неизвестно, кто много болтает. Если бы не твой длинный язык, мы бы не шатались в море на ржавом тазу. Будь прочнее ржавый таз, был бы длиннее мой рассказ.