Мария Барышева - Увидеть лицо

— Что?! — возопил Олег, поднимаясь. — Ты хочешь сказать, что ваша кодла затеяла такой сложный и опасный опыт, даже не подкопив бабок?!

— Подождите! — испуганно сказал Гершберг, ойкнул и уронил окурок, обжегший ему пальцы, потом наступил на него ботинком. — Во-первых, мы провели очень тщательную подготовительную работу. Вовторых, он проводился уже не в первый раз. Даже я, считавшийся новичком, участвовал уже во втором… А до этого их проводили и в Германии, и в других странах, но…

— В Германии?! А чего ж вы сюдато приперлись?!

— Во-первых, ментальность соотечественников всетаки нам ближе! Вовторых, — Григорий Данилович криво улыбнулся, — здесь заниматься этим безопасней и гораздо дешевле.

— Вот как, значит? — заметил Виталий с тонкой улыбкой. — А почему именно Волжанск?

— Этого я не знаю. В сущности, это мог быть любой город. Не мегаполис… но любой большой город. Не я его выбирал… Вы поймите еще раз, я не строил программу пребывания вас в той реальности! Я лишь помогал составлять саму реальность! И ваше прошлое… В сущности, вы составили его сами, вас нужно было только подтолкнуть. Потому и проект наш назывался "Ди штуфе дес троймес"!

— Степень мечты?! — негромко произнес Жора, демонстрируя знание немецкого языка. Гершберг кивнул.

— Дурацкое название! — пробурчал Алексей, поигрывая ножом. Алина раздраженно посмотрела на него, собираясь одернуть, чтобы он не мешал Гершбергу, и без того все время путающемуся в своем рассказе, ее взгляд случайно упал на его правую руку, на нож, который он держал забавно, словно шариковую ручку — между средним и указательным пальцем, очень близко к лезвию, поджимая рукоятку снизу большим пальцем, и вдруг она застыла. Гершберг говорил еще что-то, но она уже не слушала — все ее внимание было сконцентрировано на этой руке, на этих пальцах, держащих нож так забавно… Он подняла взгляд на лицо Евсигнеева, опустила на нож, снова на лицо, и снова на руку…

— … Аля?! — ворвался в ее сознание встревоженный голос Виталия. — Что с тобой?

Алина повернула голову и посмотрела на него пустыми глазами, не узнавая… Она и не могла его узнать, ведь Але было всего пять, и она никогда не встречала его прежде, она еще не знала никого из них, и когда ее голова повернулась в прежнем направлении, перед ней была трава — длинные густые сочнозеленые стебли, казавшиеся огромными, потому что сама Аля была очень маленькой — она сидела в земляной пещерке и смотрела сквозь эти стебли на кровавый ужас в овраге, и ее пальцы комкали раздавленное тельце цветочной куколки. Она смотрела на руку, летающую над располосованной женской шеей — руку, державшую нож так забавно… Она смотрела, как двое с руганью оттаскивают третьего от мертвого тела… Она не видит их лиц — видит только затылки и мотающиеся волосы… и тут третий поворачивает голову, обшаривая все вокруг жутким взглядом, наполненным неким веселым, восторженным безумием, и она видит его лицо… Раньше оно было всего лишь смазанным белым блином… но теперь она видит его лицо. Память может разглаживать черты лиц, но может и прятать их — очень глубоко. Возможно, сложись все иначе, лицо так и осталось бы лежать в этой глубине. Но сейчас она его видит. Это очень молодое лицо — парню от силы лет восемнадцать, время сильно изменило его с тех пор, подернуло сетью морщин, другими стали глаза, и не было уже густых черных волос, но, несмотря на это, лицо ей знакомо. Теперь знакомо.

Удар в критическую точку.

— Ты чего? — осведомился Алексей. Алина медленно встала, не отводя застывшего взгляда от его лица, и было в нем что-то такое, отчего Евсигнеев тоже поднялся и невольно сделал шаг назад, не понимая, почему снова, как недавно во сне, глядя на ту, другую Алину, ощущает эту тревогу, почти панику. Его пальцы машинально крепче сжали рукоять ножа.

— Ты, — ее губы шевельнулись едваедва — призрачный, невесомый звук. — Это был ты.

— Где я был?! — Евсигнеев чуть пригнулся, в его глазах появилось мучительное напряжение.

— Там… в овраге… Я узнала тебя. Ты и еще двое. И девушка. Это был ты!..

— Что ты несешь?! — пробормотал он, теперь ощущая самый настоящий ужас, и сделал еще один шаг назад, бессознательно поднимая руку с ножом. Олег уже стоял рядом с Алиной, Виталий поднимался со стула, начиная понимать, о чем речь. Гершберг подался вперед — на его лице был искренний профессиональный интерес, в глазах поблескивали восторженные огоньки.

— Бесподобно! — прошептал он.

— Вы думали, что там никого нет… но там… в стенах оврага были пещерки, заросшие густой травой… и я сидела в одной из этих пещерок… Я видела, что ты сделал! — лицо Алины исказилось судорогой. Алексей сглотнул. На его висках и шее вздулись жилы, точно он пытался поднять неимоверную тяжесть.

Рыжая… рыжие волосы… зеленые глаза… лицо, залитое кровью… тело еще подрагивает от недавнего острого наслаждения, и рука с ножом летает, как во сне… никто не узнает, никто!.. еще раз, еще…

Что ты сделал?!..

Никто не узнает, никто!..

Я знаю твое лицо… откуда я его знаю… почему оно так беспокоит меня?..

Я не помню!..

Это произошло внезапно… как приступ… как вирус…

— Сколько тебе лет? — негромко спросил Виталий, отодвигая Алину в сторону. Она дернулась было вперед, но подошедший сзади Жора ловко ухватил ее за руки. Ольга качала головой, потрясенно глядя на Алексея.

— Сорок два. При чем тут…

— Ты приезжал в Волжанск в…восемьдесят первом? Ты ведь, кажется, говорил, что у тебя здесь родственники? Сколько тебе было — восемнадцать?

— Не подходите ко мне! — Алексей упреждающе махнул ножом в его сторону. Олег, стоявший рядом, дернулся вперед, рука Евсигнеева метнулась в его направлении, и тотчас Виталий ударом ноги выбил у него нож, и тот улетел в угол. Потом перехватил за руку, небрежно вывернув кисть, и Алексей, вскрикнув, присел, склонившись набок.

— Пусти! Ты же обещал!

Виталий кивнул, потом, чуть поддернув его напрягшееся в болевой судороге тело, ударил коленом в солнечное сплетение и отшвырнул от себя. Алексей ударился спиной о стену, съехал по ней и сел на пол, хватая ртом воздух и глядя перед собой потерянным, непонимающим взглядом.

— Бросьте вы его! — сказал Гершберг с усмешкой. — Он действительно практически ничего не помнит. Остались только ошметки, да и в тех маловато информации.

Алина зло взглянула на него.

— Ты все знал?!

— Знать и понимать — разные вещи, — заметил Григорий Данилович. — На тестировании выявился лишь бледный след этого происшествия, и толком что-то понять было невозможно. Он отодвинул это в самую глубь памяти и заблокировал настолько надежно, что выявить это было не только очень сложно, но и опасно для его психики. У Сухановой же это было спрятано еще дальше — настолько глубоко, что на тестировании выявлено не было. Чтобы заставить человека извлечь из глубинной памяти и четко передать какоелибо событие, нужно либо иметь хоть какуюто информацию о характере этого события, либо заставлять его просматривать весь конкретный временной отрезок и пересказывать… Я еще раз повторяю, насколько важно задавать точные и правильные вопросы… Нам еще тогда показалось это странным — вы ведь не были знакомы друг с другом, это было учтено… но он почему-то определенно боялся Сухановой. Словно был знаком с ней раньше. Теперьто понятно, в чем дело.