Мария Барышева - Увидеть лицо

— Где остальные?! — тяжело повторила Алина, с трудом выговаривая слова. Прожитые миры до сих пор мелькали у нее перед глазами — миры, каждый из которых хоть на несколько секунд, но казался истинным и настоящим. Лешка прищелкнул языком и склонил голову набок.

— Слушай, ты такая зануда! Какая тебе разница?! Они о тебе и не вспоминают, уверяю тебя! Им хорошо, они счастливы…

— Разумеется, ты ведь отослал их в те жизни, о которых они мечтали, где живы их близкие, где они не совершали ужасных ошибок, поступков… но это всего лишь сон!

— Для них больше нет. Для них это жизнь — настоящая жизнь, моя сладкая! — Лешка устало вздохнул, точно изможденный дневным трудом работяга. — Это ты ко всему придираешься, а они — ребята сговорчивые. Я спрашивал каждого — честно спрашивал — довольны ли они, и все ответили утвердительно. Так что…

— Все равно это сон! — упрямо сказала Алина, сжимая и разжимая пальцы и скребя ногтями по столу. — Они не смогут видеть этот сон до конца жизни.

Лешка усмехнулся.

— Смотря, какой длины будет эта жизнь!

Алина, взбешенная, хотела было наброситься на него, но не смогла сдвинуться с места. Руки и ноги не слушались, словно ее парализовало, и когда она с трудом подняла голову, то ее взгляд уперся в насмешливую и в то же время удивительно обаятельную улыбку.

— Не стоит давать волю эмоциям, Аля, поверь — это лишнее. Скоро тебе будет совершенно все равно — где твои сосонники, что с ними…

— Никогда!

— Как говорил персонаж одного фильма, громкие слова потрясают воздух, но не собеседника! — его улыбка подернулась легкой меланхолической печалью. — Знаешь, в самом начале большинство из твоих друзей говорили то же самое, горделиво выпячивали грудь, и глаза их метали молнии. Но это сразу же сошло на нет, когда я показал им, что умею создавать не только ад. Психология контраста.

Он потянулся и взял в свои пальцы руку Алины, безвольно лежащую на столе, и она передернулась, но отнять руку не смогла. Лешка перевернул ее ладонью вверх и бережно провел по ней пальцами. Они скользнули по коже вниз, до сгиба локтя, потом вернулись и начали ласково оглаживать ее запястье.

— Хороший пульс, — задумчиво сказал он, чуть прикрывая глаза. — Кровь можно слушать — знаешь это? Кровь — как музыка, удивительная музыка, у каждого своя, и в твоей крови я слышу отзвуки великих водопадов, и шум древних лесов, и свежесть ветра, который летит к беспредельному горизонту… Я слышу, как рассекают воздух крылья удивительных птиц, и как океан ласкает прибрежный песок, и как восходящее солнце зажигает воды широкой реки, превращая их в золото, и как капли падают с листьев деревьев, и как снежные хлопья ложатся на луга, я слышу, как молодая луна смотрится в озеро, и как распускаются лотосы — и все это музыка твоей крови, а кровь никогда не лжет…

Алина расширенными глазами смотрела на его полузакрытые веки, слушая мягкий струящийся голос. Потом и ее собственные веки начали опускаться.

— … Покой — вот твой истинный рай, дитя. Мир кристальной девственной чистоты, до которой не дотрагивались грязные и неразумные людские пальцы — вот твоя настоящая заветная мечта… Мне нет нужды что-то создавать для тебя — ты давно создала это сама, и тебе нужно просто вернуться…

Алина открыла глаза и, не удержавшись, испуганно ахнула.

Она стояла на крошечном, шириной в две ладони, скользком выступе скалы, на чудовищной высоте, и далеко внизу билась об острые камни быстрая река. Гора, поросшая густым лесом, на которой притулился этот выступ, изгибалась гигантским полумесяцем, и отовсюду низвергались водопады и водопадики — казалось, вода хлещет прямо из пушистых крон деревьев, и над долиной висела холодная завеса из мельчайших водяных брызг, и они остужали ее разгоряченное лицо, и унизывали распущенные волосы, переливаясь под солнцем, словно крошечные бриллианты, и снизу доносился чудовищный рев и грохот, словно там в ярости ворочалось некое доисторическое чудовище.

Сглотнув, она огляделась, потом потянулась вверх к ветке склонившегося над пропастью дерева, и в тот же момент ее нога соскользнула, и она с воплем полетела вниз, сквозь облака из разбившихся водопадов, и полы расстегнутого пальто развевались за ее спиной, и река внизу начала стремительно расти, словно ей не терпелось принять ее в свои бурлящие воды. Она падала долго — неизмеримо долго, и когда уже, казалось, вот-вот наступит конец этому падению, к ней вдруг пришло осознавание, и вопль ужаса, вырывавшийся из ее рта, внезапно сменился криком восторга. Конечно же, ведь это ее мир — тот, который она столько раз видела во сне, тот, который целиком принадлежал ей — и только ей, и в этом мире она никак не могла разбиться, потому что…

Алина напряглась, раскинув руки, и ее суматошное, кувыркающееся падение вдруг превратилось в полет. Она взмыла над долиной, и мокрый ветер трепал ее волосы, и легкие втягивали вкусный воздух необычайной свежести, и река внизу тоже летела вперед, и шум низвергающихся водопадов из грозного стал величественным, и они были прекрасны, как и умытая синева неба, и бескрайняя зелень древних лесов. Вскоре ложе реки оборвалось, и она сорвалась вниз, и этот огромный водопад грохотал во много раз громче предыдущих, и водяная пыль клубилась над зелеными островками, и в ней переливалась двойная радуга.

Алина повернула направо, и под ней потянулись безмятежные горы, покрытые густыми покрывалами лесов, и где-то в их глубине звенели холодные ручьи и порхали разноцветные птицы. Замедлив полет, она опустилась вниз, паря среди высоченных деревьев, чьи толстые стволы одевал мох, и с них свисали длинные бороды плюща, и вокруг была сочная свежая зелень, и журчали хрустальные воды лесных родничков, и вокруг была сонная прохладная тишина, пропитанная запахом грибов и палой листвы, в которой вспыхивали звонкие, чистые птичьи трели, и вокруг была тайна и был покой.

Она поднялась вверх и полетела над широкими равнинами, над лугами, где ветер колыхал стрелы зеленой травы, и качали головками распускающиеся цветы, над которыми сонно жужжали пчелы, и под ней была феерия красок, и спустившись совсем низко, Алина задевала цветы рукой, купаясь в море луговых запахов, и потом снова взлетела, и в ее руке трепетал огненными лепестками сорванный мак, и подмигивали синевой незабудки, и в желтых колокольчиках медуницы медово блестел ароматный нектар, и она парила над волнами стелющегося по ветру ковыля, глядя, как по нему, приминая пушистые нити, мчится куда-то табун диких лошадей, и их длинные гривы и хвосты развеваются в прозрачном воздухе. Алина сбросила наскучившее ей пальто, и оно, кружась, полетело вниз и мгновенно исчезло среди зелени, словно луг проглотил его — ненужную вещь, созданную в нелепом далеком мире.