Арина Веста - Змееборец

Копейкин вложил в ладонь Макара ключи и, прощально махнув рукой, растворился в толпе.

Ослепительная вспышка в Персидском заливе была видна даже из ближнего космоса: рукотворный остров сиял, как украшенная бриллиантами ладонь, на этой гостеприимно протянутой длани перекатывалась и играла огнями пригоршня драгоценных камней – дворцов, казино, аметистовых бассейнов, ярко подсвеченных автострад и шикарных набережных, мощенных золотыми плитами.

Этот созданный из бетона и стали Эдем двадцать первого века готовился к небывалому событию – явлению Посланника. Никто не знал, откуда он явится – с близлежащей планеты или из далекой звездной системы, из недр земного Тартара или из глубин Преисподней, – но его ожидали с восторгом и давно забытым трепетом. Задолго до знаменательного дня его дыхание колыхало моря, его сердцебиение ловили сейсмографы, а его поступь отдавалась в грохоте гроз и подземных взрывов.

С острова на материк протянулся хрустальный мост, построенный специально для Пришествия. По нему Посланник сойдет на мятущуюся землю, чтобы принять ее в царствование.

Близился заветный миг: алмазная грань времен, остро заточенный скальпель, отделяющий прошлое от грядущего. На взлетно-посадочной площадке посреди острова выстроился особый резерв человечества – платиновая тысяча, выделенная из золотого миллиарда. Среди плотно сбитых «сливок планеты» оказался Избранник. Вместе со всеми он упал на колени, как того требовал регламент, и, держа кукиш в кармане, прошептал заклинание: «Пусть всегда будет солнце!» Он все же был не злой, хотя и не добрый человек, но при других обстоятельствах принес бы больше пользы своему народу.

Приверженцы всех мировых религий в стройных песнопениях, в яростных камланиях, в зажигательных танцах и ритуальных жертвоприношениях славили Грядущего Царя и сливались в едином порыве: гремели шаманские бубны, били литавры, звонили буддийские колокольчики, церковные хоры слабыми захлебнувшимися голосами славили Пришествие.

Внезапно ясный солнечный день померк, земля дрогнула в мучительных потугах, и посреди взлетно-посадочной полосы открылась глубокая шахта. Из зияющей дыры на устланный коврами космодром вынырнуло гигантское золотое яйцо, оно сияло заревом магнитных полей и вереницами иллюминаторов. Мягко спружинив, оно выпустило серебристую треногу и с треском распалось на скорлупки, обнажив неожиданно пустую сердцевину. Из зияющей пустоты на алый бархат дорожки сошел Посланник, Грядущий Царь мира сего. На плечах его колыхалась алая мантия, подбитая мехом горностая. Она удачно скрадывала его чешуйчатый хвост, волочащийся по ступеням. У этого апокалиптического пришельца были лапы льва, крылья орла и лицо разумной рептилии. Его жабьи бородавки были присыпаны золотой пудрой, зубы и когти играли перламутром, а на выпуклом чешуйчатом темени покачивалась царская тиара. В правой лапе чудовище сжимало скипетр державного монарха, в левой – бедренную кость с остатками мяса.

Первые ряды шатнулись, вторые захлебнулись в истерике. Те, что все же прорвались за оцепление, со стенаниями ползли к Посланнику, жаждая коснуться хотя бы края алого плаща, подбитого горностаем, или радужного когтя на морщинистой лапе.

Ослепительное торжество, парады и фейерверки транслировали все телевизионные каналы планеты. Россия обморочно взирала на фантастические кадры. Дед Меркулыч, тот самый, что в сорок пятом принес на своих сапогах прах раздавленного фашистского Змея, смотрел старенький «Рубин» у соседей. Глаза старика слезились – праздничная иллюминация и салюты с Острова Везения напоминали ему пылающие развалины Сталинграда.

Милостиво оглядев замершие толпы, Царь мира сего заговорил на всех наречиях Земли. Он вещал на оксфордском диалекте, болтал на молодежном сленге, ботал по фене, изъяснялся на парижском арго, на идиш, суахили и языке архипелага Мало-Мало. Разливая яд обольщений, он клялся взнуздать кризис, остановить глобальное потепление, прекратить войны и эпидемии и спасти человечество.

Безработный художник Эфир Шишкин, последние полгода не покидавший приюта для душевнобольных, растолкал своих молчаливых и апатичных собратьев по несчастью и прорвался к экрану. На клочках бумаги он чертил молниеносные наброски и тут же разрывал их, бормоча:

В этот день и час православный батюшка, отец Арсений из российского захолустья, раскрыл книгу древних Откровений и узрел на странице оттиск когтистой лапы.

– И пустил Змей из пасти своей воду, обольщая народы… – прошептал он.

Эта роковая для мира минута отразилась едва заметной прецессией земной оси и дрожью стрелок сейсмографов.

Под плеск оваций и грохот оркестров Дракон перегрузился в открытый автомобиль-колесницу, украшенную алмазами и обсыпанную жемчугом, словно яйцо Фаберже. Золоченый фаэтон медленно пополз по хрустальному перешейку, кавалькада автомобилей сильных мира сего струилась за ним, как пестрый хвост.

Навстречу царскому поезду, не торопясь, шел невзрачный человек в российской камуфлированной форме и выгоревшей панаме «афганке». Он был полностью экипирован для будущего боя. Ременная пряжка, натертая асидолом, зеркально блестела. Он был неуязвим для лазерных пушек и лучевого оружия, для ударов молний, и многочисленные охранники не видели даже его тени.

– Топчитесь, беси, да не в нашем лесе , – шептал он.

В руке его покачивался трезубец, выкованный в седой древности под вой северных ветров. Его металл помнил кровь Дракона, и коронованное чудовище в тиаре узнало это абсолютно непобедимое оружие…

То, что было дальше, не транслировалось ослепшими телекамерами, оно выросло в небе над Персидским заливом гигантским миражом, разноцветной голограммой, причудливой игрой фата-морганы.

Древний витязь в сияющих латах острым ясным лучом, исходящим из межбровья, разил Дракона и довершал победу трезубцем, раскаленным, как полуденное солнце. Ослепительная вспышка в Персидском заливе была видна даже из ближнего космоса…

Легендарный Рюрик вышел из рода Венедов. Венеды – или Венеи, – выходцы из разрушенной Трои, основали сверо-западную ветвь Меровеев. Исторический князь Драгомил – последний из рода Меровеев – Длинноволосых Царей-Волшебников, по преданию, он был убит на охоте. Ранние документы Меровеев были написаны славянским письмом – глаголицей.