Брэм Стокер - Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста)

Пока она говорила, ее глаза потемнели и стали глубже, ее лицо осветилось как бы внутренним светом, и я невольно прислушивался к ее свежему, сочному голосу, делавшему имя «Мэвис» так хорошо подходящим к ней.

– Видите, я знаю моего Шелли, – сказала она с легким смехом. – И эти слова в особенности мне знакомы: они написаны на панели в моем рабочем кабинете, – именно чтобы напоминать мне в случае, если б я забыла, как действительно великие гении на свете думали о критиках, потому что их пример очень ободрителен и полезен для такой маленькой труженицы, как я сама. Я не любимица прессы и я никогда не имела хороших отзывов, но, – она опять засмеялась, – все равно, я люблю моих критиков! Если вы кончили чай, не хотите ли пойти и посмотреть их?

Пойти и посмотреть их! Что она хочет этим сказать? Она, казалось, была в восторге от моего очевидного удивления. Все лицо ее дышало весельем.

– Пойдемте посмотреть их! – повторила она. – Обыкновенно они ожидают меня в этот час!

Она направилась в сад. Мы последовали за ней, – я смущенный, сбитый с толку, с разрушенными идеями о «бесполых самках» и отвратительных синих чулках, благодаря непринужденности манер и пленительной откровенности этой «знаменитости», славе которой я завидовал, но личностью которой я не мог не восторгаться. Со всеми ее интеллектуальными дарованиями она была прелестным женственным существом… Ах, Мэвис! Сколько горя суждено мне было узнать. Мэвис! Мэвис! Я шепчу твое нежное имя в своем одиночестве! Я вижу тебя в моих снах и на коленях перед тобой называю тебя ангелом! Мой ангел у врат Потерянного Рая, и его меч гения удерживает меня от всякого приближения к моему конфискованному древу жизни!

Едва мы вышли на газон, как случилось неприятное происшествие, которое могло бы окончиться неблагополучно. При приближении своей госпожи сенбернар, мирно отдыхавший в залитом солнцем углу, приготовился приветствовать ее, – но, заметив нас, вдруг остановился со зловещим рычанием, и, прежде чем мисс Клер успела произнести предупредительное слово, он сделал пару громадных скачков и бросился дико на Лючио, как будто намереваясь разорвать его в клочки. Лючио с удивительным присутствием духа схватил его за горло твердой рукой и отстранил. Мэвис смертельно побледнела.

– Я возьму его! Он меня послушается! – крикнула она и положила свою маленькую ручку на шею собаки.

– Долой, Император! Долой! Как ты смеешь!

В один момент Император очутился на земле и припал униженно к ее ногам, тяжело дыша и дрожа всем телом. Она держала его за ошейник и смотрела на Лючио; тот был совершенно спокоен, хотя в его глазах сверкали зловещие огоньки.

– Мне очень досадно, – промолвила она тихо, – я забыла, вы сказали мне, что собаки вас не любят. Но какая странная антипатия! Я не могу понять. Император обыкновенно так благодушен, я должна извиниться за его дурное поведение – это так на него непохоже. Надеюсь, он не причинил вам вреда?

– Нисколько! – любезно возразил Лючио. – Надеюсь, я не причинил вреда ему или расстроил вас?

Она ничего не ответила и увела сенбернара. Пока она отсутствовала, лицо Лючио омрачилось и приняло жестокое выражение.

– Что вы о ней думаете? – спросил он отрывисто.

– Едва ли я знаю сам, ответил я рассеянно. – Она совсем иная, чем я ее себе представлял. Но ее собаки довольно неприятная компания.

– Они – честные животные, они, несомненно, привыкли быть чистосердечными со своей госпожой и поэтому протестуют против олицетворения лжи.

– Говорите о самом себе! – сказал я сердито, – они протестуют главным образом против вас.

– Разве я этого не видел? И разве я не говорил о самом себе? Не думаете ли вы, что я назвал бы вас олицетворением лжи, если б даже это была правда! Я не могу допустить такой невежливости. Но это я – воплощение лжи, и, зная это, я сознаю это, что дает мне некоторое право на честность и на то, чтобы быть выше обыкновенного уровня людей. Эта женщина – лавроносец, олицетворенная правда! Только подумайте! Она не претендует быть чем-нибудь другим, как тем, что она есть! Не удивительно, что она знаменита!

Я ничего не сказал, и как раз предмет нашего разговора – Мэвис Клер возвратилась, спокойная и улыбающаяся, с так-том и грацией прекрасной хозяйки, прилагающая все старания, чтобы заставить нас забыть яростный поступок ее собаки. Она водила нас по прелестным извилистым дорожкам сада, буквально представляющего собой беседку из молодой весенней зелени. Она говорила с легкостью, блеском и умом с нами обоими; однако я заметил, что, изучая Лючио с тайным интересом, она следила за его взорами и движениями более из любопытства, чем из расположения. Пройдя тенистую аллею сводом из распускающегося душистого чубучника, мы очутились на открытом дворе, вымощенном синей и белой черепицей, в центре которого возвышалась живописная голубятня, построенная в виде китайской пагоды.

Остановившись, Мэвис ударила в ладоши. Целое облако голубей, белых серых, бурых и пестрых, ответило на призыв, кружась вокруг ее головы и спускаясь группами к ее ногам.

– Вот мои критики! – сказала она смеясь. – Разве они не прелестные создания? Тех, которых я лучше знаю, я назвала по соответствующим журналам, но, конечно, среди них множество безымянных. Вот, например, «Субботний Обзор»… – и она подняла надменную птицу с коралловыми ножками, которой, по-видимому, нравилось оказываемое ей внимание. – Он дерется со всеми своими товарищами и отгоняет их прочь от корма, где только может. Он сварливое создание! – она погладила головку голубя. – никогда не знаешь, как угодить ему: он иногда обижается на зерна и клюет только горох, или наоборот. Он вполне заслуживает свое имя. Уходи, старичок! – и, подбросив птицу на воздух, она некоторое время следила за ее полетом. – Как он комичен, старый ворчун! Вот «Оратор», – и она указала на жирную, суетливую птицу. – Он очень мило важничает и воображает себя значительным, чего нет на самом деле. Там «Общественное Мнение» – тот, что полудремлет на стене; рядом с ним «Зритель»: вы видите, у него два кольца вокруг глаз, как очки. То бурое создание, с пушистыми крыльями, на цветочном вазоне, – «Девятнадцатое Столетие»; а маленькая птичка, с зеленой шеей – «Вестминстерская Газета», та, жирная, что сидит на помосте, – «Pall Mall», она очень хорошо знает свое имя – смотрите! – и она весело позвала: «Pall Mall, иди сюда!» – Птица тотчас послушалась и, слетев с помоста, уселась на ее плече. – Их так много, что трудно иногда различать. Как только я вижу злую критику, я даю название голубю: это меня забавляет. Тот замаранный, с грязными ногами – «Наброски»: это очень дурно воспитанная птица, должна вас предупредить. Та – изящная на вид голубка с пурпуровой грудкой – «График»; а та, кроткая старая, серая штучка – «И. Л. Н.», сокращение из «Иллюстрированных Лондонских Новостей». Те три белые соответствуют «Ежедневному Телеграфу», «Утренней Почте» и «Шнадрату». Теперь смотрите на них всех!