Роберт Маккаммон - Мое!

— Я тебя вытащил. Помнишь, как мы прятались? — Его лоб нахмурился, голова яростно работала. — Мы всю ночь отбивались от крыс, — сказал он.

Крысы. Да, она помнила, как они лизали ее кровь. Свинья была прямо за спиной Эдварда Фордайса. Эдвард тоже знал, что легавый там, и вдруг повернулся к нему, заслонив от него Мэри.

— Ну и холодно здесь! Верно, офицер?

— Сучий холод, — сказал легавый. У него было квадратное обветренное лицо. — Скоро снег повалит.

— Пока что еще мало было. Полагалось бы больше.

— Кто что любит. Что до меня, так я хотел бы зимой уезжать на юг.

У Мэри не было времени рассуждать. Она убрала пистолет в сумку, но руку с рукояти не сняла.

Легавый шагнул в сторону и посмотрел на Барабанщика.

— Ваш ребенок? — спросил он Эдварда.

— Ага. Мой сын.

— Надо бы убрать его с такого ветра. Для детских легких это не полезно.

— Так и сделаем, офицер, спасибо за совет. Легавый кивнул Мэри и пошагал дальше. А Эдвард Фордайс уставился на нее своим глазами фальшивого цвета.

— Где ты увидела послание?

Это он. Не Лорд Джек. На Мэри накатила волна головокружения, и ей пришлось опереться о перила.

— «Роллинг Стоун», — заставила она себя произнести.

— Я его сунул повсюду. В «Мама Джонс», «Виледж Войс», «Таймс» и еще в два десятка газет. И все равно не был уверен, что кто-нибудь это увидит.

— Я его увидела. Я думала… что его написал кто-то другой. Эдвард оглянулся. Пусть его глаза были не того цвета, но остры они были, как у ястреба.

— Надо отсюда линять. Вон объявили посадку на паром. Я понесу ребенка. Он протянул руки.

— Нет, — сказала она. — Барабанщик мой.

— О'кей. Должен тебе сказать, что красть ребенка из больницы — это идиотизм… — Он увидел, как ее глаза полыхнули при этом слове. — ..Я хотел сказать — это не слишком разумно.

Она была на два дюйма выше него и фунтов на тридцать тяжелее. Ее размеры, угадывающаяся в плечах и в руках грубая сила его пугала. В ее лице всегда было что-то опасное, угрюмое, но сейчас к этому добавилось что-то свирепое, как у львицы, которую дураки-служители загнали в клетку и дразнят.

— Про тебя передавали во всех новостях, — сказал он. — Ты привлекла к себе сильное внимание.

— Может, и так. Это мое дело.

Место было неподходящим, чтобы устраивать спор. Эдвард поднял воротник пальто и посмотрел вслед уходящему копу. Прав был легавый: в воздухе пахнет снегом.

— У тебя есть машина?

— Фургон.

— Где ты остановилась?

— Мотель в Секокусе. А ты?

— Я живу в Квинсе, — ответил он. Теперь, когда она убрала этот чертов пистолет, его нервы начали приходить в порядок. Но он все равно одним глазом наблюдал за копом. Он не сразу узнал ее, когда она сошла с парома. Она сильно изменилась; он знал, что и он изменился, но увидеть Мэри — это был шоком. Наверняка ФБР идет за ней по пятам, и уже одно то, что он стоит рядом с ней, заставляло его чувствовать себя мишенью в тире.

— Мы поедем к тебе, — решил он. — Нам много о чем нужно потолковать.

Он попытался улыбнуться, но то ли слишком замерз, то ли слишком испугался и губы его не послушались.

— Погоди минутку, — услышал он, направившись к парому, и остановился. Мэри шагнула к нему, и он почувствовал себя карликом. — Эдвард, я больше ни от кого не принимаю приказов. — У нее в груди стянулся тугой ком разочарования. Лорда Джека здесь нет, и понадобится какое-то время, чтобы это пережить. — Мы поедем к тебе.

— Ты мне не доверяешь?

— Доверие может привести к смерти. Едем к тебе или я пошла.

Он продумал этот вариант. На лбу у него собрались хмурые морщины, и Мэри увидела, что это действительно Эдвард Фордайс. Точно такие же морщины были, когда Джек Гардинер напустился на него за то, что он вмазался в легавский автомобиль.

— О'кей, — согласился он. — Ко мне.

Он слишком быстро сдался, подумала Мэри. Что-то в нем раздражало ее до крайности, его ботинки и одежда получены от Государства Компостирования Мозгов; это мундир врага. За ним надо тщательно следить.

— Веди, — сказала она, и он пошел к парому, а Мэри шла за ним в нескольких шагах. Прижимая к себе Барабанщика, она не снимала другую руку с рукояти пистолета.

На парковке «Серкл-лайн», вдали от людей, Мэри вытащила пистолет из сумочки и прижала дуло Эдварду к затылку.

— Стоп! — тихо приказала она. Он остановился. — Руки на машину и расставь ноги.

— Сестра, ты чего? Что ты…

— Быстро, Эдвард!

— Вот черт! Мэри, ты меня толкнула!

— Да неужто? — сказала она, прижала его к машине и быстро обыскала. Ни пистолета, ни микрофонов, ни записывающих устройств. Она вытащила бумажник, открыла его и проверила водительские права. Выданы в Нью-Йорке на имя Эдварда Ламберта, адрес: 5 — Б, 723, Купер-авеню, Квинс. Фотография молодой улыбающейся женщины и мальчика с длинным отцовским подбородком.

— Жена и ребенок?

— Да. В разводе, если тебе интересно. — Он повернулся лицом к Мэри и выхватил у нее бумажник. — Живу один. Работаю бухгалтером в компании пищевых морепродуктов. Езжу на «тойоте» восемьдесят пятого года выпуска, собираю марки и вытираю задницу туалетной бумагой «Чар-мин». Что-нибудь еще?

— Да. — Она приставила дуло «магнума» к его животу. — Ты собираешься меня сдать? Я знаю, что за мою голову назначена цена. — Двенадцать тысяч долларов — это была цена, которую назначил на ее поимку «Конститьюшн» в Атланте. — Так вот, если ты только подумаешь об этом, то первая пуля — тебе. Врубаешься?

— Да. — Он кивнул. — Врубаюсь.

— Вот и хорошо. — Она поверила ему и убрала пистолет, но сумочку оставила открытой. — Теперь мы опять друзья?

— Ага.

Сказано было с толикой нового уважения — а может быть, еще и страха.

— Я поеду за тобой. Я буду вон в том фургоне. — Она показала головой.

Эдвард повернулся к своей «тойоте», но Мэри схватила его за руку. В ее душе поднялась горячая волна ностальгии, и от этого стала легче та боль, что Джека здесь нет.

— Я люблю тебя, брат, — сказала она и поцеловала его в гладко выбритую щеку.

Эдвард Фордайс озадаченно поглядел на нее, все еще злой после обыска. Она явно съехала с катушек, это уж точно. Похищение ребенка было безумием и ставило его почти в такое же опасное положение, как и ее. Он уже жалел, что решил дать объявление, но Мэри была его сестрой по оружию, они вместе жили, сражались и истекали кровью, и она была связью с той молодой и настоящей жизнью.

— И я люблю тебя, сестра, — ответил он и вернул ей поцелуй. Ощутил запах ее тела — ей надо было помыться.

Эдвард сел в машину, завел мотор и подождал, когда она с ребенком сядет в фургон. Она называет его Барабанщиком. Эдвард знал настоящее имя ребенка — Дэвид Клейборн. Он следил за всей этой историей по новостям, но со времени взрыва самолета над Японией в новостях куда меньше говорили о Мэри и ребенке. Он выехал со стоянки, глядя в зеркало заднего вида, чтобы проверить, что Мэри — большая старая сумасшедшая Мэри — едет за ним.