Лорел Гамильтон - Кровавые кости

Он улыбнулся и поклонился грациозно, по-актерски. Когда он выпрямился, улыбки не было. Лицо стало красивой маской.

– Ксавье на твоей территории, – сказал он.

– Ты действительно думаешь, что я учуяла бы присутствие твоей ручной некромантки и не ощутила бы Ксавье? Я знаю, что он здесь. Если он бросит мне вызов, я с ним разберусь. Говори свое дело или ты его уже изложил? Такой путь проделал, чтобы предупредить меня? Как это мило!

– Я понимаю, что ты теперь сильнее Ксавье, – сказал Жан-Клод, – но он убивает людей. Не просто нападение на дом пропавшего мальчика – много смертей. Он снова начал резать своих любимцев. И привлекает внимание к нам ко всем.

– Что ж, пусть Совет его убьет.

– Ты Мастер на этой территории, Серефина, твое дело поддерживать на ней порядок.

– Не тебе учить меня моему долгу. Мне сотни лет уже было, когда ты умер. Ты был подстилкой для любого вампира, который тебя хотел. Наш красавчик Жан-Клод.

Слово «красавчик» у нее прозвучало как что-то неприятное.

– Я знаю, кем я был, Серефина. Сейчас я – Мастер Города и следую законам Совета. Мы не должны позволять убивать людей на нашей территории. Это плохо для нашего дела.

– Да пусть себе Ксавье косит их сотнями – всегда останутся еще, – сказала она.

– Ничего себе подход, – не выдержала я.

Она повернулась ко мне, и я пожалела, что вообще что-то сказала. Ее сила ударила в меня, как огромное пульсирующее сердце.

– Как смеешь ты осуждать меня! – сказала Серефина, и я услышала шуршание шелка, когда она встала. Больше никто не двинулся, и я слышала, как шелестит подол платья по подушкам, по полу – ко мне. Мне не хотелось, чтобы она до меня дотронулась.

Глядя на контуры ее тела, я увидела, как она протянула руку в перчатке. И ахнула. По моей руке закапала кровь.

– Черт!

Порез был глубже, чем оставил Янош, и болел сильнее. Я уставилась ей в глаза – от злости я осмелела или поглупела. Глаза смотрели с ее лица – белые-белые, как две манящие луны. Они звали меня. Звали броситься в эти бледные объятия, ощутить прикосновение мягких губ, острую нежность зубов. Чтобы она обняла меня. Взяла на руки, как когда-то мама. Она всегда будет меня любить и никогда не оставит, никогда не умрет, никогда не бросит меня.

Это меня остановило, и я застыла неподвижно у края подушек. Подол ее платья лежал у меня на ногах. Протяни я руку, я бы ее коснулась.

Сердце от страха колотилось в горле.

Она развела руки:

– Иди ко мне, детка, и я всегда буду с тобой. Я никогда тебя не оставлю.

Все, что есть хорошего, было в ее голосе. Тепло, еда, кров для всех обиженных, всех разочарованных жизнью. Я знала, что мне стоит только войти в ее объятия, и все плохое останется позади.

Я стояла, сжимая кулаки. Кожа болела – так мне хотелось, чтобы она меня коснулась, взяла в объятия, держала. Кровь текла из пореза на руке, и я потерла его, чтобы боль стала острее.

И замотала головой.

– Иди ко мне, дитя. Я вечно буду твоей матерью.

Я обрела голос. Ржавый, придушенный, но я могла говорить.

– Все умирают, гадина. И ты не бессмертна. Никто из вас не бессмертен.

Сила задрожала, как вода от брошенного в пруд камня, и я отступила на шаг, потом еще на шаг. Вся моя сила воли ушла на то, чтобы не повернуться, не броситься бежать, бежать, бежать от нее подальше.

И я не побежала. Я только отступила на два шага и огляделась. Все были заняты. Янош стоял рядом с Жан-Клодом. Они не тягались вампирской мощью, но угроза висела в воздухе. Кисса стояла сбоку, и лужа крови натекала на подушках возле ее ног. На ее лице было выражение, которого я не могла понять, – что-то вроде интереса, что будет дальше. Айви уже встала и глядела на меня, улыбаясь, – ей было приятно, что я чуть не рухнула в руки Серефины.

Мне это приятно не было. Никто даже близко от меня раньше такого не добивался, даже Жан-Клод не мог. Я более чем перепугалась, меня бросило в озноб. Я сломала ее хватку, но это было временно. Пусть ее разум не способен подчинить себе мой, но она может просто его смести в сторону. Если она меня захочет, то получит, и весьма неприятным образом. Без иллюзий и фокусов – простой грубой силой. В ее объятия я не упаду, но она может сокрушить мой рассудок. И запросто.

Эта мысль почти успокоила. Раз я ничего не могу сделать, чтобы этому помешать, то и волноваться на эту тему нечего. Беспокоиться надо о том, что в твоей власти, а остальное либо как-то само собой разрешится, либо убьет тебя. Как бы то ни было, а беспокоиться нечего.

– Ты права, некромантка, – сказала Серефина. – Все мы в этой комнате смертны. Вампиры могут жить долго, очень долго. От этого мы забываем, что мы смертны. Но бессмертие недоступно даже нам.

Она ни о чем не спрашивала, а я была согласна со всем сказанным и потому промолчала, просто глядя на нее.

– Янош мне сказал, что у тебя есть аура силы, некромантка. И сказал, что применил ее против тебя, как мог бы против другого вампира. Я это только что сделала, когда ранила твою руку. Никогда не видела человека, которого можно было бы ранить таким образом.

– Я не знаю, о какой ауре силы ты говоришь.

– Это то, что дало тебе возможность не поддаться моей магии. Ни один человек не в силах противостоять мне, и мало кто из вампиров.

– Рада слышать, что я тебя поразила.

– Я не сказала, что ты меня поразила, некромантка.

Я пожала плечами:

– Ладно, может, вам наплевать и на людей, и на собственную репутацию. Про ваш Совет и про то, что он тебе сделает, если ты нам не поможешь, я тоже не знаю. Но я знаю, что сделаю я.

– Что ты там бормочешь, человечишка?

– Я в этом штате – легальный ликвидатор вампиров. Ксавье и его компания похитили мальчика. Я хочу, чтобы мальчика вернули мне живым. Либо ты мне поможешь, либо я пойду в суд и приду с ордером на твою ликвидацию.

– Поговори с ней, Жан-Клод, или я ее убью.

– За ней стоит закон людей, Серефина.

– Что нам за дело до закона людей?

– Совет провозгласил, что мы подчиняемся ему, как и люди. Отвержение закона людей рассматривается как неподчинение закону Совета.

– Я тебе не верю.

– Ты можешь почувствовать правдивость моих слов. Я не мог солгать тебе двести лет назад, не могу и сейчас.

Он говорил очень спокойно, очень уверенно.

– И когда стал действовать этот новый закон?

– Когда Совет увидел преимущества вхождения в общий поток жизни. Члены Совета хотят денег, власти, свободы безопасного передвижения. Они больше не хотят скрываться, Серефина.

– Ты веришь в то, что говоришь, – сказала Серефина. – Это по крайней мере правда.

Она поглядела на меня, и хоть я смотрела в сторону, ее взгляд придавил, как огромная рука. Я осталась стоять, но с очень большим усилием. Перед такой силой надо преклониться. Пасть ниц. Возблагоговеть.