Юлия Шолох - Тихий омут

— Нет, не для этого! — уперлась я.

— Ну ладно, ладно, — не стал спорить. — Так что скажешь?

— Женятся, когда… любят — попыталась я объяснить свою мысль.

— А у нас этого недостает? — мягко спросил он.

— Ну, — отвела я взгляд — и предложение вообще делают не так! — Не выдержала в конце концов.

— Ох, — только и сказал Кирилл.

— Да, конечно, — радостно продолжил он чуть позже. — Конечно не так, я и не подумал! Но ничего, мы все исправим — я приду вечером прямо к тебе домой в сопровождении мачо с гитарой и под его песни упаду на колени, умоляя стать навечно моей.

Я так и представила эту картину. Очень живо.

— Я могу взять в зубы розу, — поднял он брови, внимательно за мной наблюдая.

— Нет! Зачем розу, можно купить целый миллион роз, насквозь алых и засыпать ими весь подъезд! Тогда уж точно никто не засомневается в моих намерениях! — Похоже, он вовсю веселился.

— Не надо, — сдалась я. — Я приму предложение в том виде как оно сделано и обещаю подумать.

— Хорошо, — легко согласился Кирилл. — А пока оставляем все как есть.

— Ладно.

— А теперь давай о деле — что тебе сказала Мелена? — при ее имени Кирилл хмурится. Злиться на нее, а я вот вспоминала теперь только хорошее.

— Она сказала, мне нужно с ней договариваться, искать какой-то компромисс между нашими желаниями. Что-нибудь ей позволить.

— А чего она хочет?

Я тяжко вздохнула, не отвечая.

— Говорила уже с ней? — меняет тему Кирилл.

— Да, она не отвечает, — мне от этого грустно.

— Надо дать то, что она любит, — говорит Кирилл, — ведьма любит красивые новые вещи и может вертеться перед зеркалом часами. Тебе нужно побольше красивой одежды, вроде того зеленого платья, может, — он заминается — нижнее белье, но обувь точно не понадобиться.

— Плащ, — вспоминаю я. — Она раньше просила, до пола, темный из настоящего мягкого шелка.

— Плащ, хорошо, — кивает Кирилл, — это я достану и посмотрим, что она скажет.

— Твоя… семья не очень-то любит таких, как я? — внезапно вылетает вопрос, раньше, чем успеваю его остановить. Ну, теперь уж можно сказать все! — Ты все время говоришь мне как о каком-то то ли диком звере, то ли полоумной, помешанной на шмотках, дуре.

Он со вздохом отводит глаза, но лицо серьезное, когда начинает говорить я понимаю, что Кирилл решил сказать правду:

— Да, они таких не любят. Всегда слышал про вас только всякие страшилки — меня всегда пытались убедить, что даже если ведьма ведет себя безупречно, однажды ей это может надоесть. Мне говорили, что чем старше ведьма, тем она сильнее и злее, и это невозможно изменить. Тогда меня это не сильно волновало, — тут он посмотрел на меня, очень строго, — я вообще не так уж и много о вас знаю, но теперь, когда у меня есть ты, я пытаюсь сложить в единое мой старый опыт и свою теперешнюю уверенность в тебе. Я так живу, и это непросто!

— Так что, — уже спокойнее продолжил, — если я и говорю что-нибудь для тебя не очень лестное, просто вспоминай, что я выдаю единственную известную информацию, но это не значит, что и сам так думаю.

— Тебе непросто с ними пришлось, так? — прошептала я, смотря как сильно его расстроил мой вопрос и необходимость на него отвечать.

— Ну, они очень обо мне волнуются, — уклончиво отвечает. Подробностей сообщать, ясно, не собирается.

— В общем, — решительно выпалил Кирилл, — я всю жизнь слушал, что ведьмы — самые страшные на свете существа, а потом встретил тебя и теперь не уверен, что это правда.

Да уж, приятного мало. Как будто приходишь в компанию незнакомых людей и не успел даже рта раскрыть, как они кивают, а, это же та самая Федора, злобная дикая зверушка без шансов на исправление! И все отворачиваются и даже слушать меня больше не хотят. А ведь они меня даже не знают!

— Ты будешь плакать? — растерялся Кирилл. Как все мужчины он видимо терялся и не знал, что делать с женскими слезами.

— Кто, я? Самая злобная и беспощадная ведьмы и плакать? — съязвила я.

— Просто подумал, нам стоит говорить друг другу правду. — Смутился Кирилл.

— За правду спасибо, — вытираю глаза, плакать уже не хочется. Вызываю в мыслях образ плаща, каким он должен быть, потом образ зеленого платья. Что же, в этом он точно прав — ведьма любит все красивое и рассматривать себя в зеркале для нее большое удовольствие.

9.

Жизнь постепенно накатывает новую колею. Днем я хожу на работу и с первого же дня понимаю, что мира с остальными сотрудниками у меня больше не будет. Мое прикрытие — выездная месячная работа в Сочи срабатывает против меня — все уверенны, что девушку, проработавшею на фирме меньше остальных, отправили в такую шикарную командировку только потому, что Кирилл ей интересуется. Мой статус перемещается на самую низкую планку, впрочем, обособленную — вдруг я имею на него настолько сильное влияние, чтобы решать, кого казнить, кого миловать. Со мной разговаривают только по делу и перестают приглашать на обед. Каждую мою ошибку демонстративно рассматривают, как под микроскопом.

Первые два дня было совсем плохо — все шушукались чуть ли прямо передо мной, в упор меня не замечая. Никто не здоровался, а за спиной я чувствовала поток грязных слов. Я успокаивалась только когда вечером видела Кирилла, он пытался меня растормошить и узнать, почему я такая вялая, но рассказывать не хотелось — почему-то казалось, это только мое дело.

Третий день начался так же. Придя на работу, я поздоровалась, но мне не ответила даже Маша, которая вчера еще пыталась узнать что-то про Бориса Сергеевича — видимо думала, что сможет с моей помощью к нему как-то подобраться. Я честно ответила, что ничего о нем не знаю. Видимо теперь и Машу ничего не останавливало.

Я спросила не оставлял ли Борис Сергеевич каких-то распоряжений о которых нужно знать. Пару презрительных взглядов — и все, молчание.

Странно, что моя ведьма все еще ни разу не высунулась, вдруг подумала я. Еще никому не пожелала ничего плохого.

Я молча села за стол. Слева движение — в дверях Борис Сергеевич, задумчиво всех осматривает. Потом кивает мне, приглашая за собой.

В его кабинете очень спокойно — спину не сверлят настороженные ядовитые глаза.

— Хочешь, переведу тебя на надомную работу? — спрашивает начальник. Похоже, прекрасно понял, что происходит с его коллективом, мне почему-то становиться очень стыдно, хотя ничего плохого я не делала. Опускаю голову, но упрямо качаю головой. Мелькает мысль, что так должно быть, как будто я это заслужила и должна терпеть.

Он задумчиво смотрит на меня.

— Ладно, иди, — говорит.

Ввернувшись в комнату я понимаю что пока меня не было здесь уже немало пошутили, вероятно по поводу того что теперь и Борис Сергеевич пользуется моими услугами, я у них вероятно семейное вложение капитала. Эти слова прямо плавают в воздухе, распространяя мерзкий запах. Маша зло поджала губы и пытается не расплакаться — кажется, эти злые шутки больно ее ранили.