Мария Семёнова - Джокер

Выражение его лица можно было приблизительно описать как «инфернальное восхищение». Человек сподобился лицезреть нечто отвратительное и ужасное, но и в своём роде совершенное.

— Звучит как диагноз, — задумчиво проговорил Фраерман.

Коле послышалась в словах шефа насмешка, и он торопливо принялся рассказывать, как накануне Второй мировой немецкие военные кинологи, работавшие в Висбадене, по прямому приказу из рейхсканцелярии озадачились выведением особо свирепой породы. И вывели, взяв за основу немецких овчарок. И назвали по своему начальнику Дауфману. И передали эсэсовцам. И те были в жутком восторге от того, с каким рвением дауфманы грызли несчастных зэков Освенцима, Майданека и Дахау. Потом на Нюрнбергском процессе им это припомнили, но было уже поздно. Дауфманы вовсю использовались как производители, активно передавая родительской породе свою отравленную генетику…

— Ну вот вы мне скажите, на кого он похож? На кого, а? — тыча пальцем за окошко, где неиссякаемо трудился кобель, вопрошал Борода.

— На гиену, — первой отозвалась Варенцова.

В машине воцарилось ошарашенное молчание. Действительно, пёс, необычайно крупный и мощный для немца, имел могучую переднюю часть при очень скошенном крупе. Теперь, после Оксаниных слов, стало заметно, что его пропорции несколько отличались от обычных овчарочьих. Широкие челюсти, предназначенные смыкаться в чудовищной хватке. Необъятная шея, туго набитая мышцами, чтобы эти самые челюсти имели силу дробить буйволиные кости. Кругловатые уши вместо привычных остроконечных «локаторов»… И пускай наука твердит о физической невозможности скрещивания гиены с собакой, как знать, чем в действительности занимались перед войной немецкие биологи? Если уж фашистские учёные вперёд всех построили дальнобойные ракеты и реактивные истребители и вплотную подобрались к атомной бомбе…

— Жуть, — снова за всех высказалась Оксана. — Интересно, у него все прививки сделаны? Не дай Бог, укусит кого…

— Укусит — я его сам в болоте утоплю, — мрачно пообещал Борода. — И прививками интересоваться не буду.

— Надеюсь, до смертоубийств не дойдёт, — сказал Фраерман. — Оксана Викторовна, вы не возражаете, если ваш котик ещё тут у меня посидит?

Странно, но Тихон, извлечённый из рюкзачка, кусать его и не думал. Наоборот, он уютно расположился у Матвея Иосифовича на коленях и знай себе умывался, наверное, намывал деньги. Пальцы вора, украшенные изумрудами и сапфирами, почёсывали ему то грудку, то горлышко. Кот не возражал — они оба были одной крови. Оба быстрые, хищные, опасные — и каждый любил гулять сам по себе.

— Да на здоровье, — кивнула Варенцова и откинулась на спинку кресла. Ей снова захотелось спать.

Уже сквозь дрёму она ощутила, как машины наконец тронулись. Головным степенно двигался «Хаммер», «БМВ», кое-как отчищенный от собачьей оплошности, ехал позади. На фоне брутального «янки-танка» он выглядел гламурным до отвращения.

Довольно скоро Фраерман негромко сказал:

— Вот здесь, Никанор, стопори, есть у меня к фашистам разговор.

— Какие с ними могут быть разговоры, они же конкретно запомоенные, — надавил на тормоз водитель. Фраерман сделал вывод, что парень не помнил ни о встрече с кузнецом, ни о его просьбе, ни о странной своей летаргии. — Я же говорю, педерасты, ни хрена дистанции не держат!

Оксана открыла глаза и посмотрела в окошко. За пыльными кустами начинался подболоченный, довольно гиблого вида осинник. Ничего подобного в её сновидческом путешествии в «истинную Пещёрку» не фигурировало. Значит, это была совсем другая дорога.

Фраерман вернул ей кота, и Тихон, оказавшись на родных коленях, немедленно боднул хозяйку головой в подбородок. То ли извинялся за временную «измену» (ой, вряд ли), то ли требовал ласки…

Матвей же Иосифович спрыгнул на щебень и не спеша зашагал к немецкой машине.

— День добрый, — улыбнулся он гостям. — Я командир отряда Фраерман. Рад приветствовать вас на русской земле.

От него не укрылось, как отреагировали на его фамилию специалисты по эсэсовским костям. Видно, не только кобель у них вёл свой род из Освенцима.

— Герр Фраерман, — ответили они хором, пряча антисемитские огни, вспыхнувшие в нордических взглядах. — Очень, очень, очень приятно.

— Итак, вы, стало быть, будете уважаемая фрау Киндерманн? — ещё вежливей улыбнулся Матвей Иосифович. Краем глаза он следил за оставшейся в машине овчаркой, но дауфман и не думал бросаться на подошедшего к хозяевам постороннего человека. — Мне велено вам кое-что передать, — продолжал Фраерман. — Вначале на словах… — И, отбросив ненужную дипломатию, он с прямотой поручика Ржевского выдал всё от и до, как просили. И про суку, и про двенадцатый год, и про то, что лучше не рыпаться, а то хвост прищемят, завяжут, а потом выдерут к чертям собачьим с корнем…

После чего извлёк из-за спины сюрприз.

И вот тут немцы, сперва потерявшие дар речи от возмущения, скисли бесповоротно. Разом опустили глаза, молча покивали головами и с каким-то жутким благоговением приняли диковинную железяку. Матвей Иосифович вообще-то наполовину ждал, что её с немецкими матюгами закинут в кусты, однако новых для себя выражений послушать ему не довелось. Отто зачем-то повесил железяку на пояс, отчего брюки начали неудержимо съезжать, но, по-видимому, иначе было нельзя. Руки у «Зигфрида» зримо дрожали…

— Ну вот и ладно, дело сделано, — сказал Фраерман и пошёл обратно к «Хаммеру». — Трогай, Никанор.

«Интересно всё же, почему Максим Максимович был так откровенен со мной? — думала между тем Варенцова. — Всё рассказал, всех показал на экране своего ноутбука… И Панафидина, и Мирзоева, и братцев-ниггеров, и арийскую чету. Зачем? Показать, насколько крут? Проследить мою реакцию? А может, просто полагал, что я уже не воспользуюсь полученной информацией? Просто не успею? Хм. Уж не он ли, гад востроносый, мурру на меня натравил?.. Надо будет на досуге прикинуть хрен к носу…»

В это время в небе над крышами машин сперва заворчало, а после и загремело. Опять собиралась гроза. И опять — стремительно, из ниоткуда, прямо на глазах. Только что было ясно, и вдруг сгрудились тучи, небо от края до края прорезали сполохи зарниц. И тут же пошёл дождь. Нет, не так! Он извергся, ударил Ниагарой, то, что по-английски называется «вилами рукоятками вверх». По крыше и лобовому стеклу ударили струи, наводившие на мысли о пределах прочности автомобиля. По счастью, «Хаммер» оказался отменно крепким, и единственное, чего добилась стихия, это разбудила Тихона.

Кот равнодушно глянул на сверкание молний, смачно зевнул и требовательно подал голос:

— Мя-а-а-са!

Первая реакция Оксаны была — ах ты гад, ещё внеочередную кормёжку тебе? Да в кожаном интерьере, на который крошку обронишь, потом век не расплатишься?..