Челси Ярбро - Костры Тосканы

Где-то в полумиле от конечной цели своего путешествия Ракоци спешился и, потянув за узду, свел Гелату с дороги. Близился день аутодафе, и подступы к древнему замку могли усиленно охраняться. Он привязал кобылу к толстому корню дерева, вросшего в холм, и продолжил свой путь.

Камни стены были сухими, и на подъему него ушло менее четверти часа. Ракоци тенью проник в келью и, присев под окном, позвал Деметриче. Голос его был не громче шелеста тростника.

Она не ответила, Ракоци скользнул к ее ложу и, встав на одно колено, тронул спящую за плечо.

Жалобно всхлипнув, Деметриче с трудом разлепила опухшие веки. Губы и щеки ее покрывали струйки засохшей крови.

— Нет, — шепнула она и вновь погрузилась в забытье.

Ракоци, задыхаясь от ярости, принялся ощупывать Деметриче, пытаясь определить, как тяжелы нанесенные ей увечья. Он действовал с большой осторожностью, всякий раз обмирая, когда бедняжка начинала стонать. К счастью, серьезных повреждений не обнаружилось, и он еще раз попытался ее разбудить.

Узница вздрогнула и вскинула руку к лицу, словно бы защищая себя от удара. Глаза ее лихорадочно заблестели.

— Не надо. Пожалуйста. Я все вам сказала.

Захлебнувшись слезами, женщина съежилась и откатилась к стене.

— Деметриче, прошу вас, это я, успокойтесь…

Остановленный ее ужасом, Ракоци смолк.

— Я снова скажу вам все, что вы хотите, — повторяла она как в бреду. — Я скажу. Все, что угодно. Только не мучьте меня. — Голос ее прерывался рыданиями, надрывавшими ему сердце. — Не надо. Уберите эти ужасные вещи. Нет, нет…

— Деметриче, — заговорил Ракоци снова, чувствуя, что его усилия тщетны. — Это я, Сан-Джермано, успокойтесь, карина. Я вернулся, я здесь. Я пришел к вам, как обещал.

Он уже не надеялся, что она услышит его, когда стены узилища огласил бурный, безудержный плач. Ракоци замер, он понял, что это плач облегчения.

— Сан-Джермано, — пробормотала потерянно Деметриче. — О, Сан-Джермано, я во всем им призналась! Я сказала, что оскверняла крест и подбрасывала в святилища экскременты, — Глаза ее внезапно расширились, она покачала головой, словно не понимая, как ее губы могут такое произносить. — Я должна была это сказать. Иначе они не остановились бы.

Он осторожно взял ее за руку — чуть выше запястья, чтобы не потревожить подсохшую ссадину. Он порадовался, что оковы валялись под стенкой. Получив свое, монахи, как видно, не сочли нужным использовать их.

— Это не имеет значения, дорогая.

Это и впрямь не имело значения. До аутодафе оставалось два дня. Савонарола, бросивший вызов Папе и Риму, не выказывал никакого желания отступиться от своего ужасного замысла. Деметриче, как и многим несчастным, томившимся в этих стенах, грозила страшная смерть.

— Я знаю, что пойду на костер, — спокойно произнесла узница. — Они сказали мне это. Я буду гореть и в этом мире, и в том.

Ее глаза закрылись, но лишь на мгновение. Справившись с приступом слабости, Деметриче храбро продолжила:

— Я знаю, что ваше ходатайство не помогло. Они все заранее предрешили, не так ли? Любые хлопоты были обречены на провал.

— Пожалуй, — сказал он, вспоминая часовню Санта-Мария Новелла и стараясь не глядеть ей в глаза.

— Что ж, зато я успела узнать вашу любовь.

Она помолчала какое-то время, затем сказала:

— Ох, как я боялась вас поначалу! А теперь о том сожалею! Столько времени потеряно зря!

Глаза Ракоци наполнились нежностью.

— Но… дорогая, оно ведь у нас еще есть.

— Да, и я этому рада, — Она прислонилась к стене, но скривилась от боли и вновь села прямо. — Я боюсь пламени, Сан-Джермано. Я жалею, что не погибла под пытками, но плоть моя слишком слаба. У меня не хватило духу идти до конца… Я хочу умереть, но… как-нибудь безболезненно. Я не гожусь в мученицы, Франческо.

Он вздрогнул, и вовсе не потому, что его впервые назвали по имени. И не потому, что Деметриче заговорила о самоубийстве. Нет — на ум ему вдруг пришла странная мысль.

— Что?

Он обдумывал эту мысль, он пытался ее отбросить, но она властно стучалась в сознание, утверждаясь в правах.

— Я боюсь мучительной смерти.

На мгновение Ракоци усомнился, стоит ли говорить ей о том, что он надумал, но тут же отбросил сомнения прочь. Ситуация торопила и заставляла идти на риск. Он придвинулся к Деметриче. Лицо его, попав в квадрат бледного света, идущего от окна, словно бы засияло.

— Деметриче, выслушайте меня. Я не могу уберечь вас от гибели. Но в моих силах помочь вам ее пережить. Если, конечно, вы этого захотите.

Она изумленно взглянула на него.

— Пережить? Что это значит?

Он снова взял ее за руки.

— Вы помните наши прежние разговоры? О том, что для вас существует опасность стать такой же, как я? Если мы будем какое-то время встречаться. Это долгое дело, но имеется и короткая тропка. Вкусите моей крови. Сегодня, сейчас.

— Но… для чего? Меня ведь сожгут, — мягко возразила она, не принимая всерьез этих слов, но взглядом благодаря его за лучик надежды.

— Они не станут делать это с мертвой. Им придется похоронить вас на каком-нибудь пустыре, и в первую же ночь вы проснетесь. Вы обретете новую жизнь, через мою кровь. — Ракоци говорил быстро, опасаясь вопросов.

— Но… для этого надо ведь умереть! Как? На новом допросе? — Лицо Деметриче болезненно побледнело. Воспоминание о недавно перенесенных страданиях заставило ее задрожать.

— Нет. Совсем нет. — Ракоци достал из сапога нож. Узкое лезвие его тускло блеснуло. — Вы уйдете легко. Всего два надреза, две небольшие царапины, и вы ускользнете от палачей. — Он нежно погладил ее по плечу. — Решайтесь же, Деметриче. Примите новую жизнь. Спасите себя. Пожалуйста, я прошу вас.

Слова его были ласковы, но их смысл… Деметриче внутренне напряглась, прислушиваясь к своим ощущениям. Каждое движение причиняло ей острую боль, а утро обещало новые муки. Они сказали, что доведут следствие до конца, перебирая свои ужасные инструменты… Узница содрогнулась и поднесла руки к лицу.

— Нет, Деметриче.

Ракоци испугался. Он принял ее жест за отказ и замер в отчаянии, не зная, на что решиться. Насильно заставить ее принять свой дар он не мог и понимал, что уговоры будут напрасны. Если она чувствует отвращение, перерождение невозможно. Душу его охватила тоска.

Она вытерла слезы и тихо спросила:

— Что мы должны делать?

Ракоци облегченно вздохнул.

— Ничего страшного, дорогая. Просто на этот раз вам придется взять у меня то, что беру у вас я. Немного, всего несколько капель. А потом, — он бережно обнял ее, — мы сделаем остальное. Возможно, вам будет больно, но боль быстро пройдет…

— Это не имеет значения, — спокойно сказала она и быстро поцеловала его в губы.

Его руки были уверенно-нежными, а поцелуи грели и врачевали. Он тихо приговаривал что-то, она замерла, вслушиваясь в размеренный речитатив и ощущая, как в глубине ее существа возникает желание.