Огюст Дерлет - Козодои в Распадке

Когда я вышел за дровами, зазвонил телефон. Звонили Хоу, но я поспешил внутрь, чтобы послушать.

Голос Хестер Хатчинс я узнал сразу же, поскольку привык к ее безостановочному говору:

– …И действительно говорят, убили шесть или семь лучших коров у него в стаде, так мистер Осборн сказал. Они как раз на том южном участке были, что ближе всего к Распадку Харропа. Бог знает, сколько б еще поубивали, да все стадо кинулось прочь, сшибло ограду, да в хлев. Вот тут-то работник осборновский, Энди Бакстер, и пошел на пастбище с фонарем да увидел их. Совсем как коровы Кори, да бедняжка Берт Джайлз – горла разорваны, избиты все, бедные скотинки, так, что страшно смотреть! Бог знает, что бродит по нашему Распадку, Винни, но что-то нужно делать, или нас всех так поубивают. Я-то знала, что козодои кричат по чью-то душу – вот они и взяли бедного Берта. А теперь по-прежнему кричат, и я знаю, что это значит, и ты тоже это знаешь, Винни Хоу. Еще больше душ отойдет к этим козодоям, прежде чем луна снова сменится.

– Господи Боже милостивый! Еду в Бостон, как только тут со всем управлюсь…

Я знал, что в этот день ко мне снова зайдет шериф, и был готов к его приходу. Я ничего не слышал. Я объяснил, что предыдущей ночью был просто обессилен бессонницей, а теперь мне удалось уснуть, несмотря на шум, производимый козодоями. В ответ шериф весьма любезно рассказал мне, что сделали с коровами Осборнов. Убито семь животных, и во всем этом есть что-то очень странное, ибо обильного кровотечения не наблюдалось, несмотря на то, как разорваны были их глотки. К тому же, несмотря на зверский характер нападения, уже представлялось ясным, что убийство совершил человек, ибо нашли фрагментарные следы ног – к сожалению, отпечатков недостаточно для того, чтобы делать какие бы то ни было решительные заключения. Тем не менее, продолжал он конфиденциально, один из его людей вот уже некоторое время присматривается к Амосу Уотли: Амос иногда делал в высшей степени странные замечания, а поступки его были как у человека, подозревающего, что за ним следят, или что-то в этом роде. Шериф рассказывал все это очень устало, ибо действительно был утомлен, так как не ложился спать с того времени как его вызвали на ферму Осборнов.

– А вы что знаете об Амосе Уотли? – продолжал он.

Я лишь покачал головой и признался, что знаю слишком мало обо всех своих соседях.

– Но я заметил его странные разговоры, – признал я. – Всякий раз, когда я с ним разговариваю, он говорит очень странные вещи.

Шериф нетерпеливо наклонился ко мне поближе:

– А он когда-нибудь говорил или бормотал о каком-то кормлении кем-то кого-то?

Я признал, что Амос действительно говорил что-то подобное.

Шерифа, казалось, это удовлетворило. Он откланялся, косвенным образом дав мне понять, что набирает очки по сравнению с моим заметным отсутствием успехов в раскрытии происшествия с моим братом. Я не был чрезмерно удивлен тем, что он подозревает Амоса Уотли. И все же что-то в глубине моего собственного осознания резко противоречило теории шерифа, меня тяготило какое-то смутное беспокойство – как сосущее воспоминание о чем-то недоделанном.

Утомление не покидало меня в течение дня, и я почти не мог ничего делать, хотя нужно было постирать кое-что из одежды, на которой появились какие-то, ржавые пятна. После этого я не спеша стал исследовать, что мой двоюродный брат пытался делать с сетями, и я понял, что он связал их таким образом, чтобы что-то ловить. Что же еще, как не козодоев, которые, должно быть, и его тоже то и дело доводили до белого каления? Или же он, возможно, знал об их повадках больше, чем я, и, может быть, у него были более веские причины пытаться их ловить – не только из-за постоянного крика?

Днем я урывками умудрялся поспать, хотя время от времени мне приходилось вставать и слушать потоки перепуганных разговоров, лившихся в телефонной трубке. Им не было конца: звонки раздавались весь день, и мужчины иногда тоже разговаривали друг с другом, а не только женщины, монополией которых линия была до сих пор. Они говорили о том, чтобы согнать весь скот в одно стадо и хорошенько сторожить его, но в таком случае все боялись сторожить в одиночку; говорили они и о том, чтобы по ночам держать всех коров в хлевах, и я понял, что именно к этому решению они склонились. Женщины, однако, хотели, чтобы после темноты никто вообще не выходил наружу ни по какой надобности.

– Днем Оно не приходит, – втолковывала Эмма Уотли Мари Осборн. – Ничего же не делается днем. Вот я и говорю: сидеть дома, как только солнце сядет за холмы.

А Лавиния Хоу уехала в Бостон вместе с детьми, как и собиралась.

– Собиралась и укатила вместе с детишками, и оставила там Лабана одного, – говорила Хестер Хатчинс. – Хотя он там не один: привез человека из Аркхама, и они там вдвоем устроились. Ох, какая ж это ужасная вещь, это ж просто наказание Господне на нас – и хуже всего, что никто не знает, ни как Оно выглядит, ни откуда приходит, ничего.

Вновь возникло и повторилось суеверие о том, что из коров высосали всю кровь.

– Говорят, от коров и крови много не было, и вот почему – у них ее просто не осталось, – говорила Ангелина Уилер. – Господи, что же с нами со всеми будет-то? Нельзя ведь сидеть и ждать, пока нас всех поубивают.

Эти испуганные разговоры были чем-то вроде насвистывания в темноте: телефон давал им – как женщинам, так и мужчинам – ощущение меньшего одиночества, меньшей изолированности. Я не думал о том, почему никто из них ни разу не позвонил мне: я был посторонним, а люди извне редко принимаются в деревенские кружки вроде того, который образовался вокруг Распадка Харропа, раньше, чем через десять лет – если вообще принимаются. Ближе к вечеру я перестал слушать телефон вообще: усталость все еще давала себя знать.

А на следующую ночь снова появились голоса.

И видение пришло вместе с ними. Я опять был в огромном и величественном месте со странными базальтовыми строениями и страшными лесными зарослями. И я знал,, что в этом месте я был Избранным, был горд тем, что служу Древним, принадлежу величайшему из всех, подобному всем остальным и все же иному, тому из них, кто один может принимать форму скопления сияющих сфер, Хранителю Порога, Охранителю Врат, Великому Йог-Сототу, выжидающему, чтобы вернуться на свою давнюю земную твердь, в то измерение, где я должен буду продолжать свое служение ему. О, власть и слава! О, чудо и ужас! О, вечное блаженство! И я слышал, как кричат козодои, как их голоса поднимаются и опадают, и на их фоне поющие гимн выкрикивают под чужими звездами, под чужими небесами, выкрикивают в пропасти заливов и навстречу укутанным пеленой горным пикам, выкрикивают громко:

– Лллллллл-нглуи, ннннн-лагл, фхтагн-нгах, айи Йог-Сотот!