Клод Сеньоль - Меченая

Сердце ее учащенно бьется, но не от бега, а от волнения. Жанна стоит перед скирдой, держа в руках курящееся сабо — сабо, источающее зло вместе с дымом. Девушка кашляет. Потом опрокидывает сабо к подножию скирды, наклоняется и принимается раздувать угли. Занимается и сразу начинает затухать слабый огонек. Наконец он находит сухую соломинку и жадно пожирает ее. К запаху горелого дерева примешивается новый сладковатый запах. Жанна хохочет. По боку хлебной скирды побежала красноватая змейка. Огонек торопится, как спешила сюда Жанна. Через мгновение огненная змейка уже достигает роста мужчины. И продолжает ползти вверх. Длинные языки пламени похожи на яростные руки. Жанна испуганно отходит назад. Она не подозревала, что все получится так легко. Девушка отступает все дальше. Изредка тоскливо сжимается сердце. А через мгновение Жанне уже хочется завопить от радости. Пламя разгорается, пожирая бока скирды, — зерно сгорает с легким потрескиванием.

И вот уже верхушка скирды проваливается внутрь — громадина побелела, словно железо, извлеченное из кузнечного горна. Ветка с ленточкой, которую поставил Антуан, с жалобным шипением исчезает в огне. Собранный людьми урожай догорает. Вокруг девушки бушует вихрь горячего воздуха, глаза ее наслаждаются костром. Искры разлетаются далеко в стороны. Пламя быстро слабеет, и вновь все укрывает ночь. Жанна разочарована. Ей хотелось, чтобы пожар длился вечно.

Девушка прекрасно осознает, что ее поступок хуже чем преступление, поскольку никто не узнает, что виновница именно она. Пора бежать отсюда. Могут появиться люди из Нолленса. Их пес уже давно поднял жуткий вой. Жанна поворачивается, готовая к бегству, и вдруг замирает на месте. Перед ней возникает медленно приближающаяся тень.

Едва сдерживая крик ужаса, Жанна зажимает рот ладонями. Тень заговаривает не сразу. Человек явно растерян. Потом подходит вплотную. До девушки доносится едва слышный голос, словно перегоревший в огне страха:

— Это ты, Меченая!.. А мы так старались!..

Жанна еще никогда не слыхала подобной интонации — ужас и страх А она ждала гнева, ударов! Девушка прижимает к себе сабо, изъеденное изнутри огнем.

— Кто ты?

— Я — Люка.

Жанна не в силах сдержать хохот. С Люка она сумеет справиться. Он парень, а она — девушка. Он слуга, а она — хозяйка. И все же в глубине души ворочается беспокойство.

— Другие тоже спешат сюда? — спрашивает Жанна.

— Нет. Я не мог заснуть, вышел во двор, увидел, как ты ушла… Если бы знал, то остановил.

Жанна вновь ощущает прилив сил. Она приближается к слуге. Прижимается к парню. Тот едва одет. Он ощущает ее тело, ее нежную плоть. И не решается ничего сказать. А ведь этот догоревший костер, густой дым от которого тянется в ночное небо, должен был бы побудить Люка поднять крик и разбудить всех крестьян окрест, чтобы они схватили виновницу и заставили ее на месте заплатить за преступление. Но парень лишился воли, когда девушка прижалась к нему своим телом дьяволицы.

Жанна выжидает несколько мгновений, потом отстраняется и берет слугу за руку.

— Пошли, — неожиданно суровым тоном приказывает она, — здесь больше не на что смотреть, все кончено.

Люка следует за ней. Его шаги неуверенны. Девушка не отпускает его. Жанна идет вперед, сжав зубы, заставляя парня включиться в навязанный ею ритм. Потом тихо произносит, словно обращаясь сама к себе:

— И не пытайся понять, это было сильнее меня, будто кто-то управлял мною… Я здесь ни при чем.

— Но…

— Что еще?

— Об этом узнают. Что ты им скажешь?

Жанна резко поводит плечом.

— Не волнуйся, завтра найдется пожива для жандармов Ангийона.

— Ну и ну… Ты же не свалишь все на другого?..

Они уже во дворе фермы.

— Иди и ложись спать, — приказывает Жанна. — Все, что я требую, — это никогда не вспоминать… никогда.

Она снова приникает к Люка.

Жанна хочет, чтобы он знал, какую женщину может упустить.

— Иди и помалкивай, иначе…

Он не осмеливается крепко обнять ее, хотя горит от возбуждения, потом нерешительно направляется к пристройке у противоположного конца хлева. Люка все больше хочет ощутить у сердца жаркое девичье тело. Потом он огорченно взмахивает рукой и исчезает во тьме. Жанна бесшумно проскальзывает в амбар, где спит поденщик с дланями епископа. В темноте девушка нащупывает одно из сабо, а найдя, пробирается в столовую и наполняет его углями. Потом Жанна идет в комнату и отыскивает свое второе сабо.

Она действует почти против собственной воли. Та же сила, которая подняла девушку с постели, заставила бежать и поджечь скирду, теперь гонит ее к помойной яме. Жанна поднимает плиту и бросает туда свои сабо — то, которое только что взяла в комнате, и то, в котором несла к скирде зло. Затем высыпает туда же угли из сабо бродяги. Вонючая жижа засасывает в себя все. Никто не станет искать на дне ямы сабо. Жанна же будет ходить в других. Она осторожно ставит камень на место. Затем оставляет на виду, на дороге в Нолленс, полусгоревшее сабо наемного работника.

Вдруг Жанну охватывает сонливость. Девушка быстро возвращается к себе в комнату и притворяет за собой дверь. У Жанны едва хватает силы залезть на кровать. Ее глаза смыкаются. Она вытягивается. Каштановые волосы рассыпаются по подушке. Жанна глубоко вздыхает и вскоре погружается в глубокий спокойный сон, пока остальные продолжают жать и собирать ручни, уже превратившиеся в дымящуюся золу.

Девушку пробуждают вопли, разбивающиеся о стены фермы. Она узнает грубый голос Антуана и пронзительный голосок Галиотт, выкрикивающие угрозы и проклятья. Жанна приподнимается, усилием воли пытается отогнать сон. У нее затекли веки. Она откидывается на спину, сон готов сморить ее снова. Но вдруг Жанна вспоминает. Сердце ее тоскливо сжимается. Она вскакивает одним прыжком и подбегает к окну. У амбара, крича и жестикулируя, стоят обитатели Лану и сезонники, нанятые для жатвы. Они окружают бродягу, который застыл в неподвижности, скрестив руки на груди. Он выглядит выше и более гордо, чем остальные, и молчит, не отвечая на сыплющиеся оскорбления. Антуан хватает с земли оглоблю и замахивается словно для удара. Все разом смолкают. И Жанна слышит слова фермера:

— У тебя даже не хватает храбрости ответить… Ты не знаешь, как объяснить свое преступление… Мне наука быть добреньким к бандитам вроде тебя… Скоро явятся жандармы, и я сам дам им веревку, чтобы вздернули негодяя. Пора остановить тебя. Если выяснится, что ты поджег амбар Пресли, а может, и прирезал старика Брелона из Гаренны… Так и хочется расквасить тебе морду, пока это не сделали другие. У меня есть право.

Потом фермер успокаивается, руки его опускаются. Перед тем как отбросить оглоблю, он плюет в лицо бродяге. Тот даже не отклоняется, лишь переводит спокойный взгляд с одного на другого. Кажется, что, за исключением охваченного яростью Антуана, никто не решается встретиться взглядом с его холодными голубыми глазами. Лицо бродяги бело, словно свежий гипс. Седеющие волосы растрепаны, и солнце путается в них, как бы окружая нимбом его голову. Он не успел надеть латаную-перелатаную куртку и старую кепчонку из зеленоватого драпа. Ноги его босы. В руке зажато одно сабо. Галиотт держит второе, выгоревшее изнутри. Изредка слышится ломаный голос служанки: