Клод Сеньоль - Меченая

Воздух августовской ночи невероятно тяжел. Еще не наступил тот долгожданный момент, когда свежее дыхание утра начинает разносить притаившиеся запахи растительности. Тишина с трудом проскальзывает сквозь населяющие ночь шумы: кваканье лягушек в окрестных болотах, монотонное и утомительное, как тиканье часов; пронзительные и беспокойные крики леса, скрывающего свои тайны под густым покровом тьмы; стрекот ночных насекомых. Ферма Лану, оштукатуренные стены которой выбелены известью, застыла среди земель, окутанных мраком, и поблескивает в свете луны. Деревянные ставни и окна распахнуты настежь, чтобы втянуть в дом хоть частицу едва подвижного воздуха. На смятых постелях лежат люди, сморенные общим, глубоким и тяжелым сном. Их мышцы еще подрагивают в ритме выматывающего ежедневного труда — даже во сне люди продолжают жатву. Их трясет до холодного озноба, но ни один не просыпается во избежание ненужных усилий. Женщины постанывают от изнеможения. Они ощущают нестерпимую ломоту в пояснице, словно до сих пор наклоняются, чтобы подобрать колкую ручню, [1] Сноп сжатого хлеба (Прим. пер.). из которой торчат жесткие иглы чертополоха. Перед закрытыми глазами женщин колышется светлое море колосьев, а усталый мозг продолжает подсчитывать тысячи снопов, которые еще надо связать, поднять и водрузить на верхушку огромной гордой скирды, ненасытно требующей очередной порции зерна и соломы. А мужчины косят это призрачное море нескончаемых колосьев.

Но люди Лану привыкли к такому избытку работы во сне. Самый трудный период завершен. Жатва наконец закончена. Еще до наступления сумерек последний луч солнца высветил багровым светом высоченную скирду, а потом погасил отсветы на ней, скрыв торчащую на ее макушке ветку березы, увитую красной лентой, которую Антуан, хозяин Лану, вонзил резким и торжествующим ударом, словно он один одержал победу. И это его движение впервые вернуло улыбку на лица всех работников. Каждый радостно закричал и замахал шапкой, с трудом превозмогая усталость в конечностях. Антуан объявил, что праздничный обед состоится завтра. А в виде аванса выставил несколько пинт белого вина.

До фермы было всего полкилометра, но, дойдя до дома, люди вдруг ощутили невыносимую тяжесть в руках и ногах и, бормоча проклятия, рухнули на лавки, зная, что не могли бы ступить даже одного шага. Только старый бродяга, нанявшийся на работы накануне и никому в округе не известный, похоже, устал меньше остальных. Он неторопливо уселся, вытащил нож, открыл его и без спешки отрезал себе тонкий ломоть пирога. Длинной костлявой ладонью, помогая себе ножом, он сгреб со стола все крошки до последней и отправил их в рот. И стал ждать, когда Галиотт принесет миску с супом.

Умудренная возрастом служанка смотрела на старика-бродягу с пристальным вниманием, каким никогда не баловала десятки подобных ему сезонников, протиравших штаны на этих скамьях. У этого человека были иные манеры, чем у обычных бродяг, таскающихся от городка до ферм и от ферм до городка в поисках работы, начинающих, но никогда не заканчивающих ее — их лень сравнима разве что с дурным запахом, который они источают. Нет, у этого человека не было запаха — ни плохого, ни хорошего; работал он за четверых, а когда съел суп, то кивнул женщине с благодарностью и уважением, и у той от неожиданного удовольствия порозовели иссеченные возрастом щеки. Он последним отправился спать, единственный, кто согласился устроиться на ночь в амбаре, набитом сеном с дурманящим ароматом.

Вот уже четыре часа, как ночь накрыла темным крылом всех тружеников — они забылись во сне и бессознательно продолжают работать. Жанна проснулась среди ночи. И если она чувствует легкость в отдохнувшем теле, то лишь потому, что ей не пришлось попотеть всеми порами кожи. Ее ладони не исколоты иглами чертополоха; шея и руки не искусаны докрасна солнцем. Она — дочь хозяйки. Ей поручаются работы полегче. Ее мать Анриетта взяла на себя две трети обязанностей дочери, считая, что в шестнадцать лет жить и так тяжело, а потому не стоит слишком загружать девушку. Жанна садится на постели. Ей душно. Она закатывает рукава полотняной рубашки с голубенькими выцветшими цветочками. Расстегивает пуговицы, сжимающие шею. Становится легче дышать. Круглая грудь девушки распирает ткань, раздвигая вырез.

Вдруг Жанна выпрямляется и настораживается, будто услышала далекий призыв. Однако до ее ушей доносится лишь стрекот сверчков, кваканье лягушек и ночные шорохи, ласкающие землю. Она спрыгивает с кровати. Обнаженные ступни впитывают в себя прохладу пола. Девушка не знает, что делать, и собирается снова лечь спать, как вдруг ощущает чье-то присутствие и оборачивается к окну. Сердце Жанны начинает учащенно биться, и ее охватывает тоскливое предчувствие. Затем она успокаивается, повторяя про себя, что в этот час все обитатели фермы пытаются утопить свою усталость во сне и вряд ли у кого возникнет охота слоняться по двору.

Дверь комнаты Жанны приоткрыта. Она выходит в кухню, где в очаге вишнево темнеют догорающие угли. По золе пробегают жаркие отблески. Иногда огонек поярче высвечивает чугунную плиту, заделанную в глубине очага. Жанна, ничего не соображая, хватает юбку, натягивает ее и принимается искать сабо. Ей попадается лишь одно, но этого достаточно для того, что она собирается сделать. Девушка бесшумно выскальзывает из комнаты, подходит к очагу, притягивающему ее, как бабочку. Проходя мимо стола, она старается не задеть скамью. Чтобы получилось то, чего ей уже не избежать, надо взять в сообщники тишину. Жанна опускается на корточки перед очагом и быстро набирает в сабо самые крупные угли. Странная вещь — ей кажется, что она парит над красным болотом плиты. И еще более странным ей кажется то, что огонь не обжигает пальцев. Сабо наконец наполнено. Жанна выскальзывает из столовой.

И без колебаний направляется в сторону Нолленса. Ее шаги легки, но решительны. На плотно сжатых губах застыла жестокая улыбка. Жанна идет все быстрее, ощущая жар земли. Босые ноги девушки впитывают этот жар, юное тело охвачено дикарским удовольствием, горячая кровь бежит по жилам все быстрее. И вскоре Жанна уже несется вперед, обеими руками сжимая дымящееся от углей сабо. Резкий запах дыма проникает в ноздри, пьянит, оставляя позади живой след. Вдали в ночи темнеет нескончаемая черная лента леса Крул, сливающегося с хребтом Солонь. Над прудом Мальну висит легкий туман. Девушка то бежит, то идет, то снова бежит… В десяти шагах от нее из темноты выплывает скирда. Она напоминает толстую округлую башню. Жанна подходит ближе, касается колючих соломин.