Цай Цзюнь - Заклятие

Я вынул из ранца свой дневник и при тусклом свете свечи записал все, что сегодня видел и слышал.

Бай Би читала дневник отца за 16 сентября 1978 года и не знала, что думать. Запись, сделанная в этот день, была особенно длинной и заняла три листа бумаги. Дальше следовала страница шестая.

17 сентября 1978 года

Погода: ясно. Температура: не знаю. Место: оазис посреди Лобнора.

Вчера вечером я заснул на охапке сухого камыша, а когда проснулся, то обнаружил, что сверху прикрыт ковриком из овчины. Кто меня накрыл? Без этой овчины я мог бы простыть. Надев на спину свой ранец, я вышел из домика. Вокруг него росла гранатовая роща. Пройдя сквозь рощу гранатов, я увидел, что над домами поселка вьются дымы кухонных очагов, поднимаясь кверху струями в утреннем воздухе. Меня заметила семья поселян. Они затащили меня к себе. Хотя язык был непонятен, но их теплое гостеприимство я понял отлично и был не в состоянии от него отказаться. Я догадался, что, если я откажусь, они могут рассердиться, поэтому мне оставалось только позавтракать вместе с ними. Главной едой была баранина. Я никогда в жизни не завтракал одной бараниной. Когда я поел, во рту остался привкус бараньего жира.

Я почувствовал себя в долгу перед чужими людьми, у которых позавтракал не своей едой, и впал в растерянность. Затем я пошел на берег реки, где увидел нескольких поселян, которые уже гребли на своих лодочках-долбленках по реке и ловили рыбу. У них были остроги, они забрасывали сети и так добывали пропитание на день. Я изумился, что в этой протекающей по пустыне речке так много рыбы, причем некоторые рыбы были очень крупными. Рыб такой величины я, уроженец Цзяннани, никогда не видывал.

На берегу реки я увидел Майю. Она надела не меховую одежду, в которой была вчера, а красное платье. Платья такого покроя я видел в городе Урумчи на уйгурских женщинах, но платья красного цвета попадались очень редко.

— Как ты себя здесь чувствуешь? — улыбнулась она мне.

Я не знал, что полагается ответить, и только глупо сказал:

— Спасибо.

— Спасибо за что? Я спрашиваю, как ты себя чувствуешь здесь? — И она опять засмеялась.

Налетел легкий ветерок, по воде прошла поднятая им рябь, под ветром зашуршали и закачались камыши, а у нее раздулся подол юбки.

— Я только хочу сказать, что необыкновенно благодарен тебе за все, что ты сделала. Я тебя не знаю, встретил случайно, но твои односельчане приняли меня так тепло, что мне это действительно непонятно.

— Да, вы, китайцы, не способны понимать нас, людей, живущих посреди пустыни. Наше поселение очень маленькое, всего лишь около ста человек. Куда ни взглянешь, вокруг всегда одни и те же лица. Если вдруг случайно среди нас появляется новое лицо, для нас это большое и счастливое событие. Поэтому мы принимаем тебя как самого дорогого гостя; в глазах сельчан ты — вестник из-за пределов пустыни, ты подаешь новые надежды.

— Однако теперь у меня самого нет надежд. — Я горько засмеялся.

— Не говори так, лучше посмотри, как здесь хорошо!

Я осмотрелся по сторонам. Легкий ветерок шелестел в зеленой листве. Повертев головой, я сказал задумчиво:

— Здесь действительно так прекрасно. Как легендарный персиковый источник вне мира людских сует, настоящий рай.

— Нет, для нас это земля наших предков, из поколения в поколение обитавших здесь, — уверенно ответила она, оглядываясь на камыши и гранатовую рощу.

Я кивнул и сказал:

— Мне хотелось бы осмотреть оазис вокруг.

— Хорошо, но только не заходи в пустыню. Ты не сможешь возвратиться.

Майя пошла впереди, а я за ней. Я глядел на цепочку оставленных ею следов, и сердце мое забилось сильнее в каком-то неудержимом порыве.

Мы миновали пышно разросшиеся тополя и гранаты, за которыми рос густой кустарник, в котором поселяне выпасали своих ягнят. За кустарником начиналась бескрайняя пустыня.

— Здесь похоже на государственную границу. Вы крепко-накрепко заперты внутри, — проговорил я тихо, озираясь на пустыню.

— Нет, она служит щитом. Если бы не было пустыни, нас, вероятно, давно бы уничтожили враги. Посмотри, здешние поселяне умеют только ловить рыбу и пасти овец, они не знают коварства злодеев извне, не знают, что в этом мире бывают кровопролитие и войны. Вне этой обстановки изоляции от внешнего мира они не выживут.

— Люди извне полны коварства? Неужели ты знаешь об этом? — засомневался я.

Она так посмотрела мне в глаза, что я встревожился: в ее глазах появился какой-то острый блеск. Она заговорила шепотом:

— Да, я знаю, что на сердце у людей извне. После смерти моего дяди я осталась единственной из здешних обитателей, кто выходил за пределы пустыни. Когда-то в детстве меня мой дядя послал вместе с караваном за пределы пустыни в уездный город. Он там был ответственным работником, а я окончила начальную школу в Корла. Потом там же три года училась в средней школе первой ступени, а после ее окончания я поехала в Урумчи учиться в техникуме. Не окончив техникум, я вернулась сюда. Поэтому часть своей жизни я прожила вне пустыни.

— Я только теперь понял, почему ты так хорошо говоришь по-китайски. А почему ты не окончила техникум?

— Потому что дядя умер, к тому же мне не хотелось больше оставаться в Урумчи.

— Почему же? В Урумчи у тебя были бы прекрасные перспективы. Я тебе соболезную.

— Перспективы? У меня нет интереса к перспективам, о которых ты говоришь. Мне нравится здесь, я люблю этот клочок пустыни, люблю этот оазис у нас за спиной и люблю здешних поселян. Они все неграмотные, и даже мой дядя, который, выйдя из пустыни, сделался ганьбу — ответственным работником, только за пределами пустыни выучился грамоте. Я думала учить здешних ребятишек читать и писать иероглифы, чтобы они овладевали знаниями, пусть даже газеты сюда привозят один раз в году, никаких книг здесь вообще не видывали, так что знать иероглифы им просто незачем. Однако я все равно стремилась учить их, потому что, может быть, настанет день, когда им тоже представится возможность выйти за пределы пустыни. Но только, выйдя из пустыни, смогут ли они возвратиться в родные места?

В ее словах мне послышались противоречивость и опасения, поэтому я постарался ответить спокойно:

— Хорошо, они смогут вернуться. А почему вчера, когда я был в пустыне, ты смогла найти меня?

— Потому что я люблю гулять по пустыне одна.

— Ты не боишься заблудиться?

— Если не захожу слишком далеко, не боюсь. В общем, у тебя счастливая судьба. Если бы твой верблюд шел медленно, я бы тебя не встретила, — засмеялась она.

В это время солнце на востоке уже поднялось высоко, и в его ярком свете ее лицо было таким белым, что я просто поразился тому, что на ее коже, в местах, открытых для солнца, нет загара. Она смотрела на меня ласково и спокойно, так что я машинально отступил. Я разглядывал ее очень внимательно, словно передо мной была прекраснейшая картина. В безлюдной пустыне, за спиной — оазис, над головой — чистейшее голубое небо, а передо мной стоит красавица в красном платье. В этот миг она казалась совершенством красоты прямо-таки не из нашего мира людского, и я про себя восхищался столь совершенным порождением великой природы.