Цай Цзюнь - Заклятие

Я терзался, пытаясь вспомнить, по какой именно дороге я сюда пришел, но здесь все вокруг было белым без конца и края; все дороги выглядели совершенно одинаково, и различить их было совершенно невозможно. Я крутился и вертелся, не в силах определить направление, и в конце концов оказался на том же месте, вернувшись к высокому кургану. Это означало, что я полдня провертелся на одном и том же месте. Я снова заблудился. На этот раз мне некого было винить, все ошибки наделал сам. И вот вечернее солнце постепенно стало садиться за горы, темная ночь быстро сошла в горную долину, все вокруг исчезло в бескрайней тьме, причем стремительно. Не успел я опомниться, как попал в ночное царство.

Отчаяние снова охватило меня. Первоначально у меня еще был шанс уйти отсюда с верблюжьим караваном и возвратиться к моей супруге Фэнь, но теперь оставалось только истлеть здесь в груду белых костей. Усевшись перед курганом, я смотрел на небо, не зная, выживу ли.

Меня пробирал холодный ночной ветер, меня знобило, я дрожал. Я знал, что ночью в диком поле, в пустыне спать ни в коем случае нельзя, это смерти подобно. Не знаю, сколько я просидел, но в конце концов все-таки заснул, и мне приснился сон.

Мне приснилось, что из могилы выходит человек с лицом, закрытым шелковой повязкой, и этот человек плотно охватывает руками мою шею, так что я дышать не могу, пытаюсь громко закричать. Но тут пробудился. Я открыл глаза и при слабом свете звезд увидел очень высокую тень. Далеко не сразу я опомнился и сообразил, что это верблюд, мой верблюд, а на верблюде едет человек.

— Вставай скорее!

Оказалось, что это Майя.

С трудом я встал и подошел к ее ногам.

— Залезай наверх! — Она протянула мне руки.

В голове моей была пустота, тело тряслось в ознобе, я весь промерз на холодном ветру пустыни, а потому немедля протянул руки и ухватился за нее. Я поразился, что такая молодая женщина так сильна. Одной рукой я ухватился за нее, другой оперся о круп верблюда и вскарабкался на горб. Я уселся позади нее, между горбами верблюда, в самом узком месте, так, что я и она оказались тесно прижатыми друг к другу, в противном случае один из нас рисковал скатиться вниз с высоты верблюжьей спины. Но даже так мне все время угрожало падение.

Майя вытащила неизвестно откуда взявшийся коврик из овечьей шерсти и сказала:

— Укройся, а то замерзнешь до смерти.

Мне пришлось завернуться в этот коврик, повинуясь ее приказанию.

— Обхвати меня за талию обеими руками, а не то свалишься. Быстрее!

Я уже опомнился и начал приходить в себя, поэтому заколебался, однако противиться ее команде не посмел и крепко обхватил ее за талию. Талия была очень узкой, но крепкой и очень теплой.

Вдруг она обернулась, так что ее глаза оказались прямо у моего лица. Хотя стояла темная ночь, я опять увидел пленительный свет ее глаз. Она вздернула голову, словно хотела взглянуть на насыпной курган за моей спиной, как будто ее взгляд способен что-то различать в темноте. Потом снова повернулась вперед.

— Хорошо. Мы едем. — Она тронула верблюда.

Я боялся даже взглянуть на окружающий пейзаж. Передо мной колыхались бескрайняя черная ночь и ее черная коса. Я сидел к ней вплотную, правду сказать, я крепко прижимался к ней всем телом, а обеими руками обнимал за талию. Хотя мне все равно было еще холодно, но ее тепло уже передалось мне, а тут еще коврик из овечьей шерсти. Постепенно я начал отогреваться. Мой нос ощутил аромат ее тела. Это был естественный, прирожденный аромат, дар неба, в котором чувствовалась свежесть речного камыша.

Внезапно я почувствовал себя очень счастливым. Если бы сейчас я замерз до смерти, мое счастье осталось бы со мной навечно. Я был так глуп, что в голове промелькнула мысль: как было бы замечательно, если б так было всегда. В конце концов я не сдержался и уперся своим подбородком в ее плечо, прижался губами к ее уху и зашептал:

— Майя, Майя…

— Помолчи, я тебя смертельно ненавижу, — проговорила она вполголоса и, вытянув руку, сильно ударила меня по бедру ребром ладони. Я закричал от боли.

— Очень больно?

— О-о-о… — простонал я, потому что от боли не мог сказать ничего.

— Прости. — Ее рука стала нежно поглаживать ушиб у меня на бедре. — Обещай мне больше никогда не приходить в это место. Никто и никогда не оставался в живых, проведя здесь ночь. Здесь нет никаких руин, а только могилы, в которых похоронены наши предки. Кто потревожит их покой, того постигнет вечное заклятие.

— Какой ужас!

— Ты знаешь, я верхом на верблюде проискала тебя всю ночь. Я очень боялась, что ты захочешь покинуть оазис и погибнешь в желтой пустыне, а я так и не увижу тебя никогда. Обещай мне, что ты не уйдешь, а останешься со мной навсегда, навсегда.

Она говорила и дрожала мелкой дрожью, а ее тело в моих руках становилось все горячее и горячее.

Я не знал, что ей ответить.

— Обещай, что никогда не захочешь оставить меня, — настаивала Майя.

В эту минуту она уже полностью овладела моим сердцем. Верблюд продолжал шагать вперед, унося нас. Вокруг простиралась бескрайняя пустыня под покровом ночной темноты.

Я обнимал ее крепко, как обнимал бы свою маму. Я вспомнил детство, и мне казалось, что я должен был жить здесь, что мои родные места именно здесь. Прижавшись губами к ее уху, я шептал:

— Пусть эта бесконечно долгая ночь не кончается никогда, пусть нашему походу по пустыне никогда не будет конца, пусть этот верблюд увезет нас до конца света.

— Ты обещаешь? Можешь повторить или нет?

— Пусть эта бесконечно долгая ночь не кончается никогда. Пусть нашему походу по пустыне никогда не будет конца. Пусть этот верблюд увезет нас до конца света.

Эти слова я повторял снова и снова, непрерывно, и в пустыне, где мы были одни, мой голос разносился очень далеко, казалось, его можно слышать даже на другом краю пустыни. Она же ничего не говорила, лишь позволила моей голове лежать на ее плече. Майя продолжала править верблюдом, пока мы не достигли оазиса и не углубились в тополевую рощу.

Деревья стали гуще, верблюду стало труднее пробираться сквозь них. Мы оба спрыгнули на землю и повалились на груду сухого камыша, нанесенного с берега реки.

Мы лежали на камыше и глядели друг другу в глаза, пыл и жар в наших телах нарастал, мы больше не вставали. Этой ночью я не смог совладать с собой.

— Майя, Майя! — громко звал я ее во мраке ночи, хотя она лежала здесь, рядом, перед моими глазами.

В темноте она тоже звала меня, в ее зове звучала дикость пустыни, как в кличе одинокой волчицы, словно она стремилась своей пастью поглотить меня, но в тот миг я был готов всего себя отдать ей в подношение. Это была древняя и волшебная ночь, ни я, ни Майя ни от чего не отказывались. Власть плоти подчинила наши души, страсть сокрушила рассудок, самое первобытное начало крепко-накрепко соединило нас. Поэтому и я, и она здесь, на глазах верблюда, впали в извечный грех.