Арина Веста - Алмазная скрижаль

В милицейском дворике на куче пожарного песка дремала собака особенной северной породы: крупная, ладная, с завитым в тугое кольцо хвостом и яркими светлыми глазами в прорезях черно-белой полумаски. Она беззвучно оскалила желтые клыки на человека с огромным мешком, пересекшего охраняемую территорию.

Местные стражи порядка оказались более любезны. Пышноусый дежурный, туго перетянутый в поясе портупеей, как первый пожиночный сноп, попросил Вадима подождать в коридоре и важно удалился. И только тут Вадим Андреевич, чертыхнувшись, припомнил, что сегодня воскресенье и спешить ему и вправду некуда. Он приметил прохладный уголок с большим мутным аквариумом, поудобнее устроился в продавленном кресле, зажмурился и почти сразу стремительно упал в ласковую темень прошедшей ночи.

В окошке чердачной светелки полыхали зарницы, и он держал Лику в объятиях всю ночь, не отпуская ни на мгновение, боясь потерять ее в дремучих чащах бреда, в пучинах снов. В последней ее открытости, в бездонной наготе оставалось что-то недостижимое, ускользающее, нетронутое, девственное, словно он хотел и не мог удержать ее душу… Он оставил ее спящей, чтобы не тревожилась и не рвалась зря в кромешную эту поездку.

Сквозь сладкую дремоту доносились дальние голоса, булькали, как пузыри в зеленой жиже.

– Пшел, зар-р-раза! – Тонкий женский визг резанул его атласный сон.

Вадим прислушался. В знойной тишине не стихала какая-то неприличная возня.

– Ай-яй-яй, какой глюпый женщина! А курыть хочешь, да? Покажи стрыптиз… Дам сигарэту… Две дам…

Пьяный женский голос бубнил несуразицу и, сорвавшись, переходил на визг и мат-перемат.

Вадим встал, прошелся до конца коридора и заглянул, как бы случайно, за угол. Напротив обезьянника в привычной позе зэка сидел на корточках чернявый человечек. Выпуклыми глумливо-ласковыми глазами он заглядывал за решетку КПЗ. Двое джигитов, по-видимому его друзей, а может быть и братьев, в черных, как воронье перо, блестящих костюмах, поддразнивали ухаря:

– Она тебя нэ хочет, Ахмет!

Из-за решетки неслось животное мычание.

– Пшел отсюда… – Затравленная женщина скороговоркой сыпала ругательства. Но голос был молодой и лишь слегка охрипший, словно дребезжала расстроенная музыкальная табакерка.

За решеткой на голом цементном полу сидела пьяная женщина в коротком цветастом сарафане, по розовым, высоко оголенным ногам ползали мухи. Он хотел уйти от безобразной сцены, выбросить ее из своего ликующего сердца, но что-то в этой женщине задело его внимание. Деревенское полнокровие и первобытная миловидность еще не успели сойти с нее. Чем-то неуловимым, но крепко впечатанным она была похожа на его мать и всех его теток – наверное, землячка… из Кемжи…

– Ай, красавица, покажи… Харашо будет!

Второй джигит, большеголовый крепыш, подкатил к решетке, согнулся в тугой пояснице и принялся колоть сквозь прутья зонтиком с ручкой-тростью. Усы его зверовато вздернулись, обнажив золотые зубы.

Ярость белой молнией взорвалась перед глазами Вадима. Лицо его схватилось и отвердело, как сжатый кулак со стеклышками брызг-глаз между костяшками. Легко, как плюшевую игрушку, он приподнял за шиворот сидящего на корточках человечка, похожего на обитателя сухумского заповедника, и врубил удар в солнечное сплетение. Под рукой пусто екнуло. «Ич-ч а-р-ра…» – прохрипела над ухом золотозубая пасть, обдав запахом чеснока и мясной гнили. Вадим успел садануть крепыша под дых и в живот. Третий прыгнул на него сбоку, но Вадим развернулся и перехватил длинную мохнатую руку, зажавшую нож, вывернул и заломил за спину. Он не видел того, кто пырнул его в правое легкое, и даже боли сначала не почуял. Жидкое тепло залило бок, растеклось по животу. Он успел ударить ребром ладони в бычью шею крепыша и понял, что слепнет, заваливается на бок, в голове стучал поезд, перемалывая и дробя его мозг. Спотыкаясь о лежащего Вадима, вся троица выскочила из закутка в коридор и растворилась в душном полуденном воздухе.

Женщина, очнувшись, вцепилась в решетку, тупо уставилась на кровь и завыла по нему как по мертвому. Так голосили на похоронах в ее родной деревне, так плакала в сумраке болот одинокая птица. В коридор неслышно вошла голубоглазая собака и принялась слизывать кровавую жижу с пола, подбираясь к телу. Женщина, просунув сквозь прутья грязную исцарапанную руку, пыталась оттолкнуть ее жадную пасть.

Он не слышал, как обшаривали и выворачивали его карманы, как зачитывали над ним его окровавленные документы: последнюю сопроводительную молитву. Мозг выплавлял яркие, как мыльные пузыри, видения и тяжелый, болезненно назойливый бред. Но этот мрачный сон был сейчас его единственной жизнью.

Невесть какими путями он оказался на окраине Сигового Лба. Бабка Нюра сидела на лавочке, держа на коленях пеструю курицу, и испуганно шептала:

– Куры-то «перед головой» кричат, вот опять, знать, покойник…

– Три дня без сознания… в сантиметре от аорты… – соглашался с нею невесть откуда взявшийся Петр Маркович и качал седой головой.

Сон оборвался внезапно. Он с трудом открыл тяжелые веки: сквозь туман – нежное девичье лицо, ее глаза и плечи… Лика! Он все же сумел дотянуться до ее руки и слабо пожать. Лика склонилась, целуя его в губы, прижалась к колючей, влажной щеке.

– Радость моя, жар-птица… – вывел он спекшимися от жара губами. – Как ты нашла меня?

– Начальник милиции помог… Он сказал, что этих бандитов ищут и обязательно найдут, только ты не волнуйся, родной…

И снова забытье. Когда он очнулся, Лика вновь была рядом. Едва опамятовав, он заторопил ее за фотографиями:

– Олененок, возьми фотографии, без квитанций, на мою фамилию, и возвращайся скорее.

В фотосалоне «Дориан» бойко орудовал рыжий карлик, похожий на внезапно состарившегося ребенка. Он переворошил учетные журналы и пожал плечиками:

– Нет этих фотографий, забрали. – Он развел розовыми ладошками. – Нет!

– Как забрали? – опешила Лика.

– По квитанции… Как еще-то? У нас в заведении порядок.

Лика растерялась, заволновалась. Кто мог взять квитанцию? Вадима обыскивали в милиции… Может быть, Гувер, какой-то крупный силовой чин, тот, что помог ей найти Вадима?

Карлик махнул ручкой:

– Что, испугалась? Так-то…Только фотки там были интересные, я даже себе оставил, наверное, кино снимали? Поделюсь, так и быть.

Лика растерянно кивнула, и карлик вперевалочку ушел за бархатную кулису.

«Кажется, у него глаза были подведены, – с внезапным испугом подумала Лика. – Рыжий карлик появится перед самым началом битвы Рагнарек». Все пророчества когда-нибудь сбываются…

Карлик вынырнул из-за черной кулиски и помахал перед ее носом пакетиком: