Алексей Биргер - Стеклодув

Свет внутри шара изменился. Я различил в нем крохотный огонек, крепнущий и вытягивающийся, поворачивающийся в определенную сторону, будто стрелка магнита. Я взял шар в руки - и поразился его невесомости. Да, его вес исчез, и теперь, он сам приподнимал меня, влек за собой. Конечно, это могло мне померещиться от нервного напряжения, я был в том состоянии, когда человек способен поднять кузнечный молот так же легко, как пушинку. Но я уверен, мне ничего не мерещилось, все происходило так, как я рассказываю.

Мне не надо было выбирать направление, напрягаться. Шар с такой силой влек меня за собой, что оставалось только подчиняться ему. Я перешел на легкую рысцу, потом еще ускорил ход, мои ноги едва касались земли. Я перемещался так быстро, что едва успевал различать знакомые прежде улицы скорее летел над землей, чем бежал.

И вдруг шар опять наполнился тяжестью, и я обнаружил, что стою в начале пустой и темной улицы, в одном из самых запущенных и зловещих районов города. В другом конце улицы маячило несколько теней.

То ли отсвет фонаря упал на шар, то ли приближение этих теней вызвало новый всплеск загадочной энергии в моем шаре, но он озарился новым светом, ярким, с синими и изумрудными оттенками.

Я твердо знал, что те, кто ко мне приближается, - это они. И еще я знал, что если я утратил власть над стеклом и оно меня не послушается, то я уже покойник. Мой живот так же разворотят ножом, как живот Ирки, на том все и кончится. Но мне было все равно.

Они были уже метрах в десяти от меня. Их было четверо. Один из них, самый высокий, тихо приказал идущему перед ним: "Давай!" В руке у того блеснул нож...

Я проснулся, весь в поту. Присел. За легкими занавесками виднелись ветки деревьев, растущих возле самого дома, они чуть покачивались, то черные, то густо изумрудные, то с желтыми отблесками, где на них попадал свет звезд. Небо очистилось, по-летнему крупные звезды светили сквозь тонкие ветки деревьев.

Я сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, зажег ночник возле кровати, опять взялся за немецкую книжку по производству стекла. Читать ее было тем более трудно, что она была напечатана еще старым, готическим шрифтом. И я надеялся, что это трудное чтение меня отвлечет. Я боялся опять уснуть, боялся увидеть очередной кошмар на ту же самую тему, заклинившую в моем мозгу.

Однако же, я задремал вновь, когда уже светало, и увидел продолжение моего сна. То есть, при этом выпал целый кусок. Я не знал, что произошло на той улице, где я столкнулся с "картежниками". Я мог только догадываться, что я их всех убил - точнее, что стекло их убило, повинуясь моей воле - потому что теперь я ехал вместе с опекуном в его черном автомобиле, и опекун говорил:

– Наворотил ты дел, - сказал он. - Хорошо, я вовремя успел.

– Это не я... - пробормотал я. - Это стекло...

– Понимаю, - отозвался он. Похоже, он мне не очень поверил. - Ладно, все потом. Ты сейчас не в себе.

– Куда мы? - спросил я.

– Домой, в Москву. - Он на секунду оглянулся. - Надо же, на тебе нет ни капли крови. Повезло.

Наступило молчание, длившееся довольно долго. Мы проехали через весь город и отмахали километров двадцать по шоссе на Москву, когда я спросил:

– Как вы меня нашли?

– А вот такую детскую забаву приобрел, случайно увидев в киоске... - он хитро подмигнул мне и вытащил из кармана несколько цветных стеклянных шариков. - Решил ехать туда, куда шарики подскажут, потому что, рассудил, такой мастер как ты не может не притягивать стекло. По-детски, скажешь, да? Но ведь сработало!

И опять наступила тишина. Машина летела словно птица, я оглянуться не успел, как мы промчались полдороги до Москвы. Потом опекун опять заговорил:

– Помнишь наш разговор о докторе Гаазе? Когда я сказал тебе, что не хочу, чтобы ты слишком дорого заплатил за понимание того, о чем я толкую, я и думать не мог, какой зловещей правдой окажутся мои слова... И как скоро они окажутся правдой. Вот они, подонки, которых выхаживал сердобольный доктор. Они убили твою любимую, они лишили тебя многого, почти всего... И разве ты сам не понял, что нечего их жалеть, что их нужно истреблять, будто крыс и тараканов? Твоя месть родилась из чувства ярости, благородной ярости. И ты береги эту ярость. Если ты забудешь о ней, ты предашь свою погибшую девушку. А так... Ты все правильно сделал. Вот только не надо было тебе ввязываться в это дело самому. Я бы разобрался с этими мерзавцами еще лучше. Но твой порыв я могу только уважать. И, может, в итоге все сложилось как надо. Ты лично убедился, что языком милосердия с такими говорить бесполезно. Так?

Он оглянулся. В этот момент я впал в полуобморочное состояние, силы оставили меня, на веки словно повесили гири, в теле возникло ощущение, будто я разваливаюсь на куски и не могу пошевелиться. Увидев, что со мной происходит, опекун замолчал. А я, проваливаясь в беспамятство, успел подумать, насколько он прав... Прав, как всегда.

Я проснулся позже всех. Книга валялась возле кровати - видно, я просто выпустил ее из рук, когда опять заснул, ночник так и горел.

– Зачитался? - спросила Ирка, пришедшая меня будить.

– Угу... - я присел, свесил ноги с кровати. Я чувствовал себя не то, что разбитым, но абсолютно обалдевшим. Первые несколько секунд я не мог сообразить, откуда эта тяжесть на душе, и лишь потом прорезались воспоминания о страшных сновидениях, преследовавших меня всю ночь. Я глядел на Ирку с восторгом и восхищением - она жива, и это прекрасно, и как же это здорово!..

– Что ты уставился на меня, как совенок? - рассмеялась она.

У меня чуть не вырвалось: "Как здорово, что ты жива!", но я вовремя сдержался.

– Так... - ответил я. - Я и не помню, как уснул. Денек вчера выдался славный, но перегрузки были еще те. До сих пор мускулы ноют после нашей отчаянной гребли.

– Сегодня будет полегче, - сказала она. Мы пойдем пешком к дальнему озеру и сделаем привал, как только поймем, что устали. Только бы хорошее место для купания найти, с ровным песком и где никого народу.

Мы так и сделали, и день сложился не хуже предыдущего. В этот раз мы не стали брать с собой шашлык, взяли банки с тушенкой и молодую картошку просто замечательное блюдо, когда картошка вперемешку с тушенкой сварена в котелке над костром. И опять мы купались и собирали ягоды, а Иркин отец снова ловил рыбу и раков. На этот раз второй обед у нас состоял из речных форелей - непередаваемый вкус!

В течение всего дня я думал о своих снах, жутких снах. Опекун прав, думал я, трижды прав. Это чудо, что есть Ирка, что она жива, что все мы живые... И вот возьмет и найдется мерзавец, который положит конец этому чуду. Бессмысленно, может, и сам не понимая, что делает. А уж раз дано мне такое чудо, то надо его беречь и охранять, и не давать спуску никому, кто на него посягнет. Глухая ненависть к "картежникам" закипала во мне. И если, думал я, мне и вправду дана такая сила, которой нет у других людей, то не я ли должен очистить город от этой нечисти, очистить без всякой жалости и снисхождения? Ведь пока эти "картежники" шляются по нашим улицам, никто не защищен от того, чтобы получить удар ножом в живот. Если мне дана сила, которой больше никто из людей не обладает, то я должен эту силу использовать. Может быть, зря я ее боялся? Может быть, есть высший, правильный смысл в том, что я этой силой обладаю? Да, иногда она вырывалась из меня так, что калечила ни в чем не повинных людей... Если допустить, например, что Дормидонтов пострадал когда-то из-за меня, а не по глупой случайности, да и некоторые другие эпизоды припомнить. Но в большинстве-то случаев страдали те, кто этого заслуживал, выродки всякие! И, в конце концов, если мне дано быть властелином стекла (и думать так, если признаваться честно, было очень приятно; мне нравилось даже, как это звучит: "Властелин Стекла"!), то я должен использовать свое предназначение, дорасти до него и стать с ним вровень. Всякая сила - во благо, главное, уметь ей пользоваться. Если кто-то садится за руль машины, не умея управлять, и вместе с машиной разбивается насмерть, то не в машине ж зло! Вот и я должен научиться управлять, только и всего... и я чувствовал, что готов управлять.