Челси Ярбро - Служитель египетских богов

И наконец, последнее: я прошу вашего позволения поговорить с мадам де Монталье. Вам в этом случае вовсе не нужно будет испытывать неприятные ощущения, посылая за ней. Я лично явлюсь к ней с визитом, когда вернусь в Фивы, и дам ей ясно понять, почему она впредь не должна приближаться к вашей персоне с неприкрытым лицом. Возможно, не все тут пройдет гладко, ведь эта особа строптива и независима, что, как мне сказали, вовсе не характерно для большинства европейских женщин. Впрочем, у меня есть свои способы урезонить ее.

Могу ли я чем-то еще облегчить бремя ваших забот, досточтимый судья? Помните: я, как и всегда, готов сделать для вас все, что в моих силах, как верный слуга Аллаха — который превыше всего! — и сознающий свой долг сын Египта.

Да окружит вас Аллах своим вниманием и заботой, да пошлет он вам сто сыновей, и пусть каждая женщина в вашем доме понесет от вашего семени!

Эрай Гюрзэн договаривал последнюю из вечерних молитв, когда краем глаза увидел, что к нему подбирается корабельный плотник с незажженным штормовым фонарем в одной руке и длинным шилом — в другой. Осенив себя крестным знамением, монах сжал пальцы правой руки в кулак, готовясь отразить нападение.

Вид у плотника был безмятежно-спокойный, и вдруг тяжелый фонарь взлетел вверх, чтобы через секунду обрушиться на голову человека, стоявшего на коленях. Прозвучало проклятие, потом раздался глухой вскрик, ибо монах увернулся от громыхнувшего возле уха железа и с силой ударил злоумышленника в живот.

Плотник, шатаясь, попятился, а Гюрзэн вскочил и бросился на злодея, вытянув вперед руки, чтобы найти его горло. С минуту они, сцепившись, боролись, потом плотник стал отступать. Топчась и раскачиваясь, противники перемещались по палубе, пока не выбрались на корму. Там плотник ударился задом о поручень, пронзительно вскрикнул и, потеряв равновесие, упал за борт. Оказавшись в воде, он сделал несколько резких гребков, но ухватиться за канат не сумел и повернул к берегу.

Гюрзэн повис на поручне, тяжело дыша. Уставившись на воду, он бормотал молитву, в которой упрашивал Господа проявить снисхождение к человеку, пытавшемуся лишить его жизни. Через какое-то время за его спиной послышались голоса, и монах поспешил укрыться за стоявшими на палубе бочками. Он все еще не восстановил дыхание и широко разевал рот, чтобы не производить лишнего шума.

— Похоже, Нил в этом году разольется рано, — заметил старший сын капитана.

— Все лучше, чем в прошлом году, когда паводок запоздал. — Второй человек говорил с неизвестным монаху акцентом. — Слышно, на юге прошли обильные ливни, так что разлив будет хорошим.

— Это Аллах приносит нам воду, — сказал юноша.

Его собеседник рассмеялся.

— А до него это делал Осирис или кто-то еще. Говорят, среди богов прошлого был даже гиппопотам. Надо же, гиппопотам! — Мужчина умолк, а затем продолжил, словно бы забавляясь: — Кто дарит дождь — боги или не боги — не важно, важно, что вся эта вода течет в реку. Если на юге, там, где начинается Нил, сухо, тогда и во всем Египте стоит сушь. — Он вновь помолчал. — Ранние паводки обычно бывают сильными.

Гюрзэн потянул носом воздух, почувствовал запах горелых листьев, и ему захотелось чихнуть. Он пощипал себе переносицу, выжидая.

— Это будет благословением для Египта, ведь тогда земля родит больше зерна, — заявил юноша.

— Будем надеяться, — откликнулся незнакомец. Собеседники подошли к поручням, обегавшим корму, и остались стоять, освещенные последними лучами уходящего дня. — Чудесная река Нил. Какие тут виды!

— Да, экселенц, — отозвался сын капитана.

— Без церемоний. Я всего лишь скромный купец, вознамерившийся добраться до первого из порогов. Меня интересуют украшения, ткани. — Его тихий, довольный смех напоминал мурлыканье кошки.

— Слушаюсь, экселенц… сэр.

— Так лучше, гораздо лучше, — одобрил мужчина. — Но будь повнимательнее. Я не хочу, чтобы кто-то пронюхал, где я нахожусь. — Он медленно двинулся в сторону носовой части судна. — Пойми, меня не должны обнаружить, иначе всем нам несдобровать.

— Я буду осторожен, сэр. Не сомневайтесь, — заверил юноша, семеня за важной персоной.

Гюрзэн прислушивался к их шагам до тех пор, пока не убедился, что сообщники удалились. Наконец все звуки затихли, кроме мерного похлопывания парусов и плеска воды. Закат превратился в тусклую полоску над западными холмами. Монах смущенно выбрался из укрытия, надеясь, что никто из команды не стал свидетелем его схватки с плотником. Он отряхнул рясу и пригладил волосы, собранные на затылке в пучок. «Что это было?» — мелькнуло в его мозгу. Эрай Гюрзэн задумался, потирая затылок. Мужчина определенно был ему неизвестен; он, видно, проник на борт судна тайком и, вероятнее всего, намерен и впредь скрываться под личиной купца, пока корабль плывет на юг, вверх по реке, к полузахороненным временем храмам Абу-Симбела. Монах потоптался на месте и вознес к небу молитву, испрашивая у Всевышнего наставления и совета. Потом он пошел спать, надеясь, что к утру в его голове родится какой-нибудь план, с помощью которого ему будет нетрудно удовлетворить свое любопытство.

Однако ни следующее утро, ни еще один день не одарили его озарением, хотя он прилежно терся возле матросов, прислушиваясь к их разговорам. Пара туманных, таивших намек высказываний не дали ему ничего. Кем же на деле является тот загадочный человек и каковы его цели, спрашивал ежечасно себя любопытствующий монах, но ответа не находилось. Дело дошло до того, что Гюрзэн решил остаться на корабле и плыть до Эдфу, к родному монастырю, но эту идею он тут же отбросил, понимая, что братия вряд ли позволит ему покинуть пределы обители прямо по возвращении.

Наконец корабль прибыл в Фивы, и Эрай Гюрзэн неохотно сошел на причал, так ничего и не узнав о таинственном незнакомце. Проследив за разгрузкой обширного багажа, он нанял две повозки и покатил к вилле своей работодательницы.

Хотя закатное солнце еще не коснулось черты горизонта, во всех окнах дома горел свет, а во дворе суетились слуги. Река грозила выйти из берегов, поэтому внешние стены виллы тщательно укреплялись, а съестные припасы, хранившиеся большую часть года в подвалах, переносили в специальные помещения. Гюрзэн подвел повозки к конюшне, дождался, когда вещи разгрузят, и прошел во двор, где его обступила добрая половина прислуги. Поговорив немного с теми знакомцами, у которых нашлось что сказать, копт поспешил в дом.

— Мадам вас ждет, — сообщил Реннет в своей обычной бесстрастной манере. — Хорошо ли прошло путешествие? — с подчеркнутым опозданием поинтересовался он, показывая тем самым, что мог бы и не снизойти до разговора с неверным.