Челси Ярбро - Служитель египетских богов

— Ваш труд и пакеты, которые я вручил вашему поверенному, были в последнее полугодие первой посылкой от вас. Во всяком случае, мне так сказали. Кто-то, возможно профессор Бондиле…

— Или судья Нумаир, — подхватила Мадлен, — или какой-то коллега, или кто-то из слуг, или кто-то на корабле, или кто-нибудь из помощников месье Совэна. Цепочка слишком длинна.

Гюрзэн покачал головой.

— Еще одно доказательство того, что над вами нависла угроза.

— Оставьте. — Мадлен поднесла руку к губам и замерла в неестественной позе. — Вы что-нибудь слышите?

— Во дворе, — ответил монах после паузы. — Уезжают повозки.

Мадлен сдвинула брови.

— Действительно. У вас замечательный слух, брат Гюрзэн. — Лицо ее на секунду разгладилось и опять напряглось. — Угроза угрозой, она существует всегда, но все-таки неприятно, когда тебя начинает пугать даже скрип тележных колес.

Монах шумно вздохнул.

— Я вас понимаю.

Мадлен отложила в сторону карандаш.

— Что с вами? — требовательно спросила она. — Вы словно бы сам не свой. Что-то случилось в дороге? Ну-ка, выкладывайте все по порядку.

Гюрзэн облизал пальцы.

— Сейчас, пожалуй, не время, мадам. Вот, может быть, завтра…

— Сейчас, — уронила Мадлен, пристально глядя на копта.

— Рискованно, — возразил тот.

— И тем не менее. — Фиалковые глаза потемнели. — Выкладывайте. Мне нужно все знать.

Поначалу неохотно, со многими отступлениями и оговорками, но все более и более увлекаясь, монах стал рассказывать о своем путешествии по Нилу, не забыв упомянуть и о выходке корабельного плотника, и о таинственном незнакомце с необычным акцентом. Поведал копт и о том, как в Фивах матросы тайком обмахивались большими пальцами, отгоняя нечистого, когда он сходил с корабля. Повествование завершилось пространным сетованием на жадность наемных возниц.

— Они таки, — сообщил с грустью Гюрзэн, — сорвали с меня неплохой… Как это называется?

— Куш, — подсказала Мадлен.

— Вот-вот. Я уплатил им в полтора раза больше, чем надо бы. Впрочем, в Египте все цены всегда поднимаются вместе с подъемом воды. — Гюрзэн с сожалением посмотрел на поднос, хотя уже ощущал приятную сытость, и вновь обратился к Мадлен: — Забыл вам сказать, что месье Совэн выражает готовность при надобности помочь вам перебраться в Каир и обещает прислать за вами один из двух находящихся в его ведении кораблей по первому вашему зову.

— Брат Гюрзэн, я знаю, что вы настойчивый человек, однако я тоже упряма и покидать Фивы не собираюсь. Мы недавно обнаружили в храме еще одно скрытое помещение, настенная роспись которого, вне всяких сомнений, произведет в научных кругах настоящий фурор. — Она слегка улыбнулась. — Ну-ну, не надо так огорчаться. Я ведь не ребенок, и сюда привела меня вовсе не прихоть — разве не так?

— Так, — признал брат Гюрзэн. — Поначалу, правда, я полагал, что у вас не хватит на эту работу характера, но теперь вижу, что заблуждался. С вашим характером можно дрессировать крокодилов.

— Очень тактично, — рассмеялась Мадлен. — Брат Гюрзэн, мы с вами познакомились не вчера, вы знаете многие мои слабости, однако я ведь с ними справляюсь. Да, действительно, солнце Египта временами очень мне досаждает, но не в большей степени, чем другим. — Она встала со своего места, прошлась по комнате и, подойдя к монаху, уселась напротив него. — Трудности трудностями, но раскопки важней.

— Важней чего? Собственной жизни? — Монах помрачнел. — Не высока ли ставка?

На мгновение взгляд фиалковых глаз затуманился.

— Ставка? — задумчиво повторила Мадлен. — Не знаю. Спросите у Сен-Жермена.

— Спрошу, если буду вправе, — отрывисто бросил копт. Он медленно встал, скрестив на груди огромные руки. — Ко мне обратились с просьбой оказывать вам содействие и ограждать от возможных бед. С первой задачей я худо-бедно справляюсь, вторая, при вашей строптивости, представляется мне неразрешимой. Если вы и впредь намерены игнорировать мои предостережения, мне ничего не остается, как просить у вас позволения вернуться в свой монастырь.

Мадлен откинулась на спинку стула, глядя на него снизу вверх.

— Мне жаль, брат Гюрзэн, что наши нечастые размолвки, которым, каюсь, я не придавала большого значения, завели нас столь далеко. Но вы, насколько я вас успела узнать, прежде всего человек долга, и невозможность сдержать свое слово тягостна вам. Я хорошо это понимаю, однако ничем не могу вам помочь, ибо мой выбор сделан и ничто в моих действиях не изменится. В такой ситуации мне волей-неволей приходится признать, что лучшим для вас выходом является отъезд в Эдфу. Уверена, Сен-Жермен сказал бы то же самое. Скорее всего, он даже добавил бы, что следовало уехать намного раньше. — Она помолчала. — Что до меня, то я была бы весьма вам благодарна, если бы вы сочли возможным не уезжать.

— Вечером я буду молиться, — сказал монах, — и надеюсь, что мне дадут знать, как поступить. — Он покосился на поднос с остатками угощения.

— Почему бы вам не забрать все это к себе в комнату? — предложила Мадлен. — Если опять вдруг проголодаетесь, вам не придется прибегать к услугам Реннета.

Гюрзэн кивнул.

— Хорошо. — Он потоптался на месте. — Поймите, мадам Монталье, я вовсе не пытаюсь выдворить вас из Египта. Просто я чувствую своим долгом оберегать вас, а вы не хотите облегчить мою задачу.

— Мне вовсе не это от вас нужно, — сказала Мадлен, возвращаясь к своим бумагам. — Я о себе прекрасно забочусь сама. Но всю свою жизнь я хотела заниматься тем, чем сейчас занимаюсь. Все, что я изучала в детстве, имело отношение к древней истории. — Она раскрыла альбом и подтянула его к себе. — Забирайте поднос и ступайте. Приятных вам снов, брат Гюрзэн.

Монах пошел к двери и уже открывал ее, когда его догнало распоряжение.

— Если решите остаться, приходите пораньше, вы мне нужны.

— Вот как? — Копт замер в неловкой позе, громоздкий поднос мешал ему повернуться.

— Нам надо как можно точнее скопировать всю найденную настенную роспись, прежде чем до нее доберется вода. — Мадлен обмакнула кисточку в тушь и принялась с каллиграфической тщательностью наносить иероглифы на белое поле плотной альбомной бумаги, то и дело поглядывая на черновой вариант.

Гюрзэн какое-то время смотрел на нее, потом словно очнулся.

— Я буду молиться, чтобы Всевышний меня вразумил, — сказал тихо он.

— Тогда замолвите словечко и за меня, — пробормотала, не прерывая работы, Мадлен. Она слышала удаляющиеся шаги, но словно сквозь слой ваты. Древние тексты целиком завладели ее сознанием, доставляя ей этим невыразимое удовольствие. Что бы там ни было, твердила она себе, продолжая срисовывать иероглифы, я все-таки здесь. Я здесь, я здесь, о, я здесь!