Челси Ярбро - Служитель египетских богов

Я попросил доктора Тольеро представить мне полный отчет о том, как больной перенесет путешествие, и копию его, разумеется, незамедлительно перешлю вам. У меня есть все основания полагать, что со временем этот молодой человек полностью восстановит здоровье, но я также сознаю, что произойдет это не скоро. Надеюсь, он не попытается сократить срок, необходимый для восстановления сил. Во время осмотра я строго-настрого наказал ему не делать попыток форсировать процесс исцеления. Уверен, профессор Ивер серьезно отнесся к моим словам.

В связи с тем, что не все письма, отправленные по реке Нил, доходят до адресатов, я посылаю эту записку с преподобным Джаспером Райерстоном из Беркшира, который намерен посетить английскую экспедицию. Мне его рекомендовали как в высшей степени надежного человека. Прискорбно прибегать к такой практике, но нужно как-то приспосабливаться к обстоятельствам, особенно проживая в чужом краю.

Надеюсь быть вам полезным и в будущем, но при менее трагических обстоятельствах.

Письмо графа де Сен-Жермена, посланное с побережья Далмации Мадлен де Монталье в Фивы (Луксор) 4 января 1827 г.

«Мадлен, сердце мое! От тебя очень долго не было никаких вестей, и я начал беспокоиться. Но приехал твой коллега, Клод Мишель Ивер, и объяснил, как трудно идет корреспонденция от Фив до Каира. Если твое положение осложнится, надеюсь, ты поступишь разумно и, не мешкая, сплавишься вниз по реке. Хотя понимаю, Луксор трудно покинуть. Из всех городов, где воздвигались Дома Жизни, этот был самым великолепным, его я запомнил яснее других.

Глупо, конечно, давать тебе какие-либо советы. Ты, не дрогнув, стояла перед Сен-Себастьяном и его воющей сворой, ты добилась ученого звания, ты, наконец, приняла меня без оговорок и целиком. Так вправе ли я тебя наставлять?

На твои вопросы, о правильном древнеегипетском произношении ответить практически невозможно. В каждом городе, в каждом районе этой страны говорили на своем диалекте; жрецы изъяснялись иначе, чем рабы, а язык возниц не походил на язык фараонов. Прибавь к сказанному и то, что из века в век речь любого народа претерпевает какие-то изменения. Французский твоей юности не похож на современный парижский говор, то же самое делалось и в Египте. И, как и во Франции, чем дальше от городов проживали люди, тем больше их диалекты отличались от общепринятого столичного языка. Не забывай также, что в храмах главенствовали жрецы. Все, что ты видишь сейчас на древних стенах, результат их самоуправного творчества. В некоторые тексты вносились изменения, за другими переставали ухаживать, и они разрушались от времени и песка. Та надпись, которую ты мне прислала, скорее всего, переводится так: „Рамзес II, благословленный Птахом, с великой радостью закончил храм своего отца в Абидосе“. Одинаковые фигурки, изображенные дальше, показывают, сколько людей было занято на строительстве. Пересчитай их — и ты узнаешь число, причем точное: египтяне в этих вопросах были весьма скрупулезны.

Впрочем, в трудных случаях тебе есть к кому обратиться. Лучшего консультанта, чем Эрай Гюрзэн, нельзя и желать. Его родной язык схож с тем, на каком говорили в Египте во времена фараонов. Он давно изучает древние надписи и имеет доступ к таким, каких ты еще не видала. Ты пишешь в своем письме, что его вера сбивает тебя с толку. Копты, на мой взгляд, ближе подошли к учению Христа, чем католики. Прислушивайся к его словам.

Да, ты права, почти все правление Рамзеса II было довольно мирным. Но и долгим. Год на год не выпадал, случались и голод, и мор, и он не мог в том что-либо изменить».

Во дворе Дома Жизни больные, истощенные голодом, ждали спасительной смерти. Санхкеран сидел в коридоре храма, положив руки на низенький столик и устремив в никуда взгляд темных глаз. При нем был раб, писарь Кепхнет, записывавший любое слово служителя по приказу верховного жреца Хаптхептву. Тот считал Санхкерана непостижимой и лишней загадкой.

— Говорят, в Мемфисе положение еще хуже, — заметил Кепхнет, осмелившись нарушить молчание. — В порту слышно, там начались бунты.

— Вполне вероятно, — отозвался Санхкеран. — Боюсь, они начнутся и здесь, если не будет зерна. — Он выпрямился, коснувшись затылком стены. — Такое случалось и раньше, правда очень давно.

Кепхнет смутился, вспомнив о возрасте Санхкерана, и, преодолевая робость, сказал:

— В Доме Жизни хранятся летописи. Ни в одной из них не говорится о голоде, продолжающемся три года.

— Трехлетний голод не самое страшное из того, что я помню, — сказал Санхкеран. — Пять лет — вот непомерный срок, а три года — обычное дело. — Он встал и подошел к открытым дверям, разглядывая больных. — Если мы их накормим сегодня, что будем делать завтра? У нас есть небольшой запас еды на день, и половина того — на второй, а люди все прибывают. Как поступить? Дать им временную надежду, а потом отвернуться? И что стоит горстка зерна, если телу уже не помочь? — Санхкеран вдруг заметил, что Кепхнет резво пишет. — Эй, тебе вовсе незачем…

— У меня приказ, — отозвался Кепхнет, продолжая писать.

Санхкеран вздохнул.

— Неужели Хаптхептву интересует каждый изданный мною звук? Ладно, трудись. — Он сам был когда-то рабом и еще не забыл, что такое приказ господина. — Делай что должен, Кепхнет. Но позволь мне взглянуть на твои записи, прежде чем ты отдашь их Хаптхептву.

— Не разрешается, — сказал раб.

— Тогда, быть может, ты сам прочтешь вслух то, что записал?

Писарь отвел взгляд.

— Запрещено.

Санхкеран кивнул и уселся на место.

«Менялся не только я, но и жрецы. Имхотепа. Долгая практика обращения с больными людьми позволила им прийти к выводу, что всевозможных недуги и травмы совсем не впрямую зависят от воли богов или происков злобных сил. Они разработали вполне разумную методику врачевания, овладели элементарной хирургией и стоматологическими приемами, а также все шире использовали травяные настои. Правда, молитвы и жертвоприношения все равно оставались в ходу, но, с другой стороны, и современные французские доктора не пренебрегает аналогичным обрамлением своих действий, бегло прочитывая над больным „Отче наш“ и сжигая в качестве жертвы свечу. Больные, попадавшие в Дом Жизни, получали там помощь, на какую не могли и рассчитывать вне его стен. Но по мере того, как улучшалось качество врачевания, росла и его цена. Ко времени правления Рамзеса II храм Имхотепа, служивший некогда прибежищем для всех нуждающихся, превратился в клинику для богатеев».

— Мы не имеем права отказать ему в помощи, — повторил Санхкеран. Выражение его лица и поза оставались уважительными, но тон сделался резким. — Он пришел к нам с надеждой и верой.