Челси Ярбро - Служитель египетских богов

В первом святилище на полу валялись уже двое охранников. Молодой жрец продолжал чтение вслух, но голос его теперь прерывался, а слова стали невнятными. Когда Санхкеран приблизился, священник запнулся, но не прервал моления.

— Ты должен покинуть это печальное место, — сказал Санхкеран, удивляясь тому, что осмелился произнести такие слова.

Юноша ошеломленно смолк, потом с расстановкой ответил:

— Это мой храм. Я здесь жрец.

— Ты здесь мертвец, — возразил Санхкеран. — Ты должен уйти — или умрешь, как все остальные.

— Я давал клятву Тоту. — Жрец положил руку на свиток, словно бы в подтверждение своих слов.

— У Тота здесь больше нет слуг, — сказал Санхкеран сурою. — Теперь здесь властвуют Анубис и Осирис.

— Я дал клятву, и я остаюсь, — заявил юноша, упрямо цепляясь за то единственное, что заполняло все его мысли.

— Клятву умереть? — спросил Санхкеран, прикидывая, сумеет ли он увести юношу, не применяя при этом насилия.

— Таков удел человека — умереть и войти в обитель богов, — монотонно пробубнил жрец и пошатнулся. Свиток выпал у него из руки.

Санхкеран подошел ближе. Потом сделал последний разделяющий их шаг.

— Не беспокойся, ты вступишь в обитель богов в свое время, а пока я отнесу тебя в Дом Жизни. — И прежде чем жрец Тота успел воспротивиться, Санхкеран подхватил его и перекинул через плечо.

— Меня сейчас вытошнит, — пробормотал юноша.

— Это лучше, чем умереть, — сказал Санхкеран и пошел к Дому Жизни, раздумывая, что он скажет ожидающим там жрецам.

«Разумеется, ты не знала Аумтехотепа. Он был моим слугой до Роджера, а умер во второй раз, и уже навсегда, в цирке Флавиев. А еще он был первым из тех, кого я оживил после смерти. Я, конечно, не знал, удастся ли мне это сделать, но все же решил попробовать и, поскольку людей косила смерть, ожидал, что наши жрецы не воспротивятся моему замыслу. Я еще мог заразить живых своим естеством, обладая временем, знаниями, достаточным количеством крови, но для мертвых моя кровь была бесполезна — для их воскрешения мне понадобилась бы вся мудрость Черной Земли. Я рассчитывал, что неразбериха, царящая в Доме Жизни во время эпидемии, даст мне шанс вернуть к жизни новообращенного священника из храма Тота. Было очевидно, что он обречен, поэтому я рассчитывал попробовать оживить его, не встретив при этом серьезных возражений со стороны жрецов. В стране стоял мор, и я надеялся, что они благосклонно отнесутся к этой процедуре, если она пройдет успешно. Так и вышло: жрецы как завороженные наблюдали за моими действиями, видя в них возможность продлить свои дни».

Сехетптенх совсем исхудал, его изводили боли в утробе, но он стойко переносил их, ибо считалось дурным знаком, если верховный жрец Дома Жизни заболевал.

— Скажи, Санхкеран, как тебе это удалось? — Он жестом показал на египтянина, недвижно стоявшего возле двери.

— Вы сами при том присутствовали, верховный жрец, — сказал Санхкеран. Ему надоело без конца отвечать на один и тот же вопрос, но он все же прибавил — Я следовал рекомендациям, почерпнутым в одном древнем свитке.

— Времен Джосера? [9] Египетский фараон (около 2780–2760 до н. э.), основатель III династии. С пирамиды Джосера началось строительство египетских пирамид. — уточнил Сехетптенх, словно пытаясь уличить чужеземца во лжи.

— Да, если верить картушу в конце текста, — спокойно подтвердил Санхкеран.

— Трудно читать такие старые тексты. Почему ты уверен, что все правильно понял? — Верховный жрец, тяжело дыша, оперся о посох.

— Я не уверен, — последовал краткий ответ. — Но Аумтехотеп жив, а когда я принес его сюда, он был мертв. Вы сами видели это.

— Когда я умру и жрецы Анубиса сделают свое дело, ты вернешь меня к жизни. У тебя есть для этого знания. — Впервые Сехетптенх отдал столь ясный приказ.

— Я не думаю, что это можно проделать после бальзамирования, — сказал Санхкеран; его лицо оставалось бесстрастным. — Телу нужны органы, а жрецы Анубиса их удалят.

— Лишить жреца бальзамирования — святотатство, — заявил Сехетптенх, положив конец разговору.

«Сехетптенх умер через три года, превратившись в скелет, обтянутый кожей. Его бальзамировали, обернули тонким полотном, а сердце поместили в алебастровый сосуд, так что о возрождении не могло быть и речи. Преемником Сехетптенха стал Именсрис, политический аферист с величавой внешностью, непомерным стремлением к власти и дружелюбием аспида. По его настоянию оживление Аумтехотепа держалось в секрете, ибо мое умение, проявленное при удачном стечении обстоятельств, могло сослужить ему хорошую службу».

— Что значит — нет? — возмутился Именсрис.

Санхкеран помолчал.

— Это значит, что я не могу ничего гарантировать, — терпеливо пояснил он. Солнце клонилось к западу, и в вечереющем воздухе разливалась прохлада.

— Если что, я отвечу, — заявил Именсрис, прикладывая ладонь к огромному нагрудному украшению, дарованному ему повелителем Черной Земли. — Все возможные неприятности я возьму на себя.

А также все почести, если оживление пройдет гладко, подумал Санхкеран, а вслух произнес:

— До сих пор я возвращал, к жизни только мужчин. С девочкой может не получиться, а ведь она — дочь фараона.

— Она умерла на рассвете. У тебя уйма времени до того, как за ней явятся слуги Анубиса. Целая ночь. — Глаза жреца алчно сверкнули.

— Это не имеет значения. Проблемы появятся, даже если все пройдет хорошо, во что я не верю. — Санхкеран покосился на свиток, где его личной печатью было удостоверено, что часть храмовой летописи заполнена именно им. Ему хотелось вернуться к работе, но жрец все не уходил. — Как ты объяснишь фараону, что его дочь навсегда останется подростком двенадцати лет?

Лицо Именсриса вытянулось.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Посмотри на Аумтехотепа, — резонно заметил Санхкеран. — Он выглядит точно так же, как и в тот день, когда я принес его к нам из храма Тота. Он нисколько не изменился, не постарел. То же будет и с девочкой.

— Почему? — строго спросил Именсрис, глядя прямо в глаза строптивцу, допущенному только во внешний предел Дома Жизни.

— Не знаю, — сказал Санхкеран. — Так говорит древний свиток. Ты можешь прочесть его сам. Пережившие смерть не стареют. — Он подождал, пока Именсрис переварит услышанное. — Фараон, возможно, проклянет тебя за твое деяние, как некоторые из жрецов уже проклинают меня.

Именсрис побагровел.

— Не хочешь ли ты сказать, будто я их подговорил?

— Я хочу сказать, что это кто-то сделал, — ответил Санхкеран.

Воцарилось молчание, после чего верховный жрец повернулся и удалился. Он больше не говорил с Санхкераном ни в этот вечер, ни в следующую неделю, ни во все последующие девятнадцать лет, что отпустил ему жребий.